– Этот мундштук побывал в тысяче ртов…

– Так он серебряный, инфекции не будет.

– Как-то передергивает меня… – сказал я и, выйдя на улицу, погрузился в созерцание автопотока. Во рту – неприятный привкус выпитого сока. Купил минеральной, стал потягивать по глотку, чтобы избавиться от этого привкуса.

А вот и Мохаммед. У него приподнятое настроение.

В Иране, преимущественно, ездят на отечественных автомобилях. Много «пейканов», хоть и не «первой молодости». Мохаммед объяснил это тем, что «пейканы» отжили век, и теперь в моде «саманды» и «пежо». Иранцы купили лицензию на выпуск французской марки.

А машины марки «шахаб», выпускавшиеся в честь шаха Рза Пехлеви, после иранской революции убрали с улиц.

Мохаммед думал о развлечениях.

– Может, наведаемся к ханумам, у меня тут есть знакомые.

Я уклонился – не из страха перед женой, а из страха перед моллами.

Вернулись в отель. Портье:

– Господин, вас искал какой-то мужчина.

– Что ему было угодно?

– Ничего. Спросил ваш номер и ушел.

– Вы сообщили мой номер?

– Нет, господин, разумеется, нет. Такие вещи не сообщают.

Поднялись к себе. Мохаммед хотел принять душ, но горячей воды не было. Я присел на кровать и стал перелистывать журнал, взятый с тумбочки, конечно, ничего не мог понять из текста на фарсидском. Страницы украшали портреты нового президента Махмуда Ахмадиниджата. Атомную электростанцию узнал. Желтоволосые русские специалисты что-то обсуждали с иранскими коллегами, быть может, угрожающие заокеанские окрики о нераспространении ядерного оружия. Окинул взглядом комнату. Ноздри щекотал запах лука. И на улице чудился этот запах. Номер, как всегда, чист, опрятен.

Уподобившись бдительным пинкертонам, я все же заглянул под кровать, под стол и стулья, обозрел шкаф: ничего подозрительного.

Раскрыл ноутбук, собираясь набросать заметки, но на дисплее – пустота. Все файлы были стерты. Что за чертовщина. Выключил, включил. То же самое. Кто-то шуровал в компьютере. К счастью, я успел перевести записи на диск. Кое-что занес и в блокнот. Ничего не сказав об этом Мохаммеду, я выключил и убрал ноутбук.

Перед сном Мохаммед, заметив, что я не работаю с компьютером, удивился:

– Что же ты ничего не пишешь?

– Голова болит, – соврал я и лег в постель. Но чуть ли не до утра не уснул. Меня преследовал каменный истукан. Временами доносился шум лившего дождя; стучавшие в окно капли напоминали шаги осторожно крадущегося человека: тап-туп, тап-туп…

Эти звуки были вкрадчиво-ласковы, как смерть, заключающая человека в свои объятья…

Перед отъездом из Исфагана я побывал на площади Шаха Аббаса. Дождь перестал, выглянувшее солнце понемногу прогревало асфальтовую мостовую, – легкий пар вился над покрытием.

С этой площади 9 июля 1599 года персидское посольство, в составе которого был и Орудж-бей, отправилось в далекий путь. Можно предположить, что в тот июльский день стояла жара.

Прохаживаясь по площади, я вспомнил вчерашнее сообщение портье о неизвестном визитере. Видимо, какие-то господа за нами следят.

Предостережение моего друга при переходе границы было не напрасным. Я даже посетовал на него, – то, что я подъехал на его машине, засекли службисты с этой стороны и сообщили, куда надо.

Одно обстоятельство опровергало мои страхи: заметки, которые они «выкачали» из памяти компьютера, не содержали ничего антииранского. Так я утешал себя. И переключился на размышления о моем средневековом герое.

Перед церемонией проводов шах Аббас принял дипломатическую миссию у себя в «Али Гапы», благословил и напутствовал ее, наряду с письмами главам государств, еще и дорогие подарки справил своим западным коллегам. Орудж-бей был введен в состав посольства как человек надежный и доверенный, кроме того, знающий испанский язык. На последних порах он занимался секретарскими делами и обстоятельно и регулярно информировал шаха о европейских странах, правящих династиях, о политике, проводимой ими, о войнах, имевших место в тамошних краях. Орудж-бею вменялось в обязанность осуществлять поручения его величества, вести записи своих наблюдений и впечатлений, а по возвращении представить их шаху. Идею о направлении посольства в европейские страны шаху Аббасу внушили братья Шерли; в ту пору отношения с Турцией ухудшились, и шаху нужно было заручиться поддержкой, найти союзников в Европе. Отношения с Высокой Портой дошли до того, что шах Аббас велел сбрить бороду посланника султана Мохаммеда Третьего и отправить его восвояси.