– Это твой мужик? – спросила, не представляясь, новоприбывшая женщина. Кожа на ее лице была натянута туго, словно на кости черепа. Глаза глубоко запали, а волосы имели сочный каштановый цвет, хотя уже и начали редеть, как шерсть на нечесаном коте. Она стояла перед Агнес в сильно растянутых штанах, которые когда-то сидели на ней в обтяжку, их штрипки терялись в мужских домашних тапочках.

Агнес ошарашила абсурдность этого вопроса. Разница между нею и Ликом была двадцать с лишним лет.

– Это мой средненький. Шестнадцать будет весной.

– Аа, весной говоришь? – Женщина задумалась на секунду, потом ткнула тонким пальцем в фургон для перевозки овощей. – А энтот мужик твой?

Агнес посмотрела на грузчика, боровшегося со старым телевизором, который она на всякий случай пыталась завернуть в простыню.

– Нет, это приятель одного приятеля, согласился помочь.

Женщина задумалась. Она втянула худые щеки. Агнес лениво махнула рукой и почти развернулась, чтобы уходить.

– А на рукавах-то у тебя чо? – спросила тощая женщина.

Агнес опустила глаза, бережно, словно котят, погладила свои пухлые рукава. Стразы нервно позвякивали.

– Это просто маленькие бусинки.

Шона Донелли, девица, принесшая чай, медленно выдохнула.

– Ах, миссис, как они мне нравят…

Тощая женщина оборвала ее.

– А мужик-то у тебя есть?

Передняя дверь снова открылась, и на верхнюю ступеньку вышел Шагги. Не обращая внимания на женщин, он посмотрел на мать, упер руки в бока, выставил ножку вперед и произнес таким четким голосом, какого Агнес от него не слышала прежде:

– Нам нужно поговорить. Я всерьез думаю, что не смогу здесь жить. Тут воняет капустой и батарейками. Это просто невозможно.

Женщины, услышав эти слова, потрясенно переглянулись. Словно дюжина голов посмотрела на свои отражения в зеркале.

– Нет, вы его только послушайте. К нам приехал Либераче![44] – завизжала одна из женщин.

Женщины и дети заулюлюкали, как один, зашлись в высоком визгливом смехе, закашлявшись, выплевывали мокроту.

– Ой, я надеюсь, пианина влазит в гостиную.

– Так было приятно со всеми вами познакомиться, – сказала Агнес с язвительной гримаской. Она посадила Шагги себе на бедро и развернулась, собираясь уходить.

– Ну что ж ты так. Приятно с тобой познакомиться и все такое, женщина, – прохрипела Брайди, жесткое выражение ее лица смягчилось вокруг глаз от одобрительного подвывания. – Мы здесь все одна семья. Просто новеньких тут почти не появляется.

Женщина с похожим на череп лицом на шаг приблизилась к Агнес.

– Ладно-ладно. Столкуемся. – Она втянула воздух так, словно у нее между зубами застрял кусочек мяса. – Если только ты не будешь показывать нашим ебарям эти свои рукавчики.

Остальную часть дня, пока мужчины разгружали фургон, Шагги ходил по улице близ дома. Женщины в обтягивающих рейтузах подтаскивали кухонные стулья к окнам и с безразличными лицами садились смотреть, как из фургона выносят коробку за коробкой. Они уже поприветствовали мальчика, неумеренно махая ему руками, снимая воображаемые шапки и потом хихикая про себя.

Он в своей новой одежке дошел до конца улицы. Дальше ничего не было. Улица заканчивалась на границе торфяников, словно сдавшись природе. Темные лужи болотной воды были неподвижны, глубоки, выглядели страшновато. Необозримые леса бурого тростника поднимались из травы и медленно наступали на поселок, намереваясь вернуть его в свои владения, отобрать у шахтеров.

Шагги посмотрел, как босые дети играют в угольной пыли. Он близ посаженных муниципальными властями кустарников делал вид, что изучает маленькие красные цветочки, рассматривал каждый, оценивал размер, а на самом деле ждал, когда другие дети позовут его присоединиться к ним. А те гоняли кругами на своих велосипедах и не замечали его. Он давил белые ягодки между пальцами, напуская на себя безразличный вид, потом пытался вязкой жижей замазать блеск своих хороших ботинок.