Над левой рукой капельница. По пластиковой трубке медленно струится физраствор, а вместе с ним что-то зеленоватое. И по мере того, как это втекало в ее вену, в комнате становилось тяжелее и тяжелее. Холодный ветерок в моей голове превратился в два ледяных обруча, стиснувших виски.

Можно начинать.

Я прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Вытаскивая из памяти все те приемы, которым научился здесь же, в этой самой комнате…

Здесь пахло женским телом, которое можно было бы мыть и чаще. Был в воздухе привкус хлорки, оставшийся после уборки. Но куда сильнее всего этого – аромат кокоса.

И еще – непрестанная возня справа от стула. Там вдоль стены протянулся ряд маленьких клеток. Четыре из них были заняты.

Не открывая глаз, я провел рукой по верхушке клеток, по холодным стальным спицам. Щелк, щелк, щелк – следом за моими пальцами. Крысиные резцы хватали воздух, где только что был мой палец, клацали по стальным прутьям клетки, – но едва ли чувствовали боль.

Слишком голодны, чтобы обращать на нее внимание. Третий день без еды. И теперь этот запах кокосового масла. Он сводил их с ума…

Та, что лежала на столе, посмотрела на меня.

Теперь ее лицо не было бесчувственной маской манекена. Теперь там были чувства. Даже слишком много.

Ее глаза… Ярость… Ярость…

Я почувствовал, как ее внимание сосредоточилось на мне. Ярость, что душила ее и не находила выхода, и усиливалась оттого, что она вдруг обнаружила, что не может двигаться, – теперь нашла выход.

Порыв холода в висках – и ледяной волной меня обдал ужас, беспричинный, но ему и не требовалось причин, так жутко мне стало, – рефлекторно я замер, затаил дыхание, внутренности сжались в комок…

Всего на миг. Я был готов к этой ледяной волне, и тут же вынырнул из нее.

Прошлой ночью, возле дома той чертовой суки, я был раскрыт. Чтобы она не заметила, а если заметила, то не поняла. Чтобы посчитала лесной зверюшкой, тварью бессловесной, не понимающей, что откуда берется…

Но сейчас я не старался прятаться – сейчас я принимал бой. Сейчас я не отступал, а закрылся. Вытеснил ее вторжение, выдавил из себя то, что она пихала в меня.

И следил за своими эмоциями, чувствами, мыслями. Я неплохо выучил механику моей души – по крайней мере, то, что плавает по поверхности. Это я знаю не хуже, чем мышцы своего тела. И сейчас я следил за малейшими изменениями, которые она пыталась вызвать, – я тут же гасил их.

И так же, как в качалке, на тренировках тела я слежу за ритмом дыхания, за тем, чтобы движение шло правильно, – так сейчас я поддерживал в себе нужный букет эмоций, помогавших мне держать в узде мой ум.

Она чувствовала это. Для нее моя голова – прозрачный аквариум, где вместо рыбок мечутся обрывки мыслей и эмоций, а на дне колышутся водоросли памяти и ассоциаций. Для нее, когда-то пользовавшейся людьми, как вещами, было очевидно, что я сопротивляюсь ее попыткам влезть в меня. Яснее ясного. Обычный человек никогда не бывает в таком состоянии, в котором сейчас находился я. Пытался удержаться. Балансировал…

Она чувствовала, что я сознательно задушил приступ паники. Чувствовала, что мне далось это без труда. Чувствовала и то, что я не собираюсь впускать ее, не собираюсь подчиняться. И вся ярость, занесенная в ее вены той зеленоватой дрянью – обратилась на меня.

Ярость и все то, что у нее еще осталось, – после того, как ей пробили лобные доли.

А умела она многое. До того, как попала на этот стол, она прекрасно научилась копаться в головах людей. Заставлять других чувствовать то, что хотела она. Направлять их делать то, что угодно ей… Желать того же, чего хотела она…