– Почему? – девочка нахмурила тонкие брови.

– Потому что любовь ослепляет. Очень часто бывает, что мы любим лишь образ, который сами себе придумали.

Хейли коротко кивнула, хотя, может, и не до конца поняла слова матери. Как бы там ни было, ей стало легче, когда она поделилась своими мыслями с близким человеком. Она невольно потянулась к матери, чтобы обнять, обвила руками ее шею и прижалась к щеке.

– Спасибо, – прошептала она, а в ответ Линда только крепче обняла ее и привычно потрепала по иссиня-черной макушке.

– Надеюсь, ты сегодня не опоздала? – спросила женщина, слегка отдаляя от себя дочь, чтобы взглянуть в ее глаза с легким прищуром.

Та отрицательно помахала головой и поцеловала маму в щеку, после чего подняла с пола рюкзак и пошла в свою комнату.

Разговаривая в кухне с мамой, Хейли этого не ощущала, но сейчас, оставшись один на один с собой, точно могла сказать, что чувствует.

Взволнованность.

И страх.

Девочка оперлась спиной о дверь, вновь кинула рюкзак на пол и приложила маленькие ладони к груди. Где-то там, между ребер, бешено клокотало сердце. Она и подумать не могла, что оно может так быстро биться.

Хейли медленно подошла к столу, около которого на стене висел календарь. Его широкие листы помимо чисел и недель украшали пейзажи, соответствующие каждому месяцу.

Сейчас там был изображен зимний лес: деревья, покрытые снегом, протоптанная лесными жителями дорожка, которая так и блестела на солнце, и высокие сугробы, в которых хотелось утонуть.

Девочка перевела взгляд с пейзажа на сегодняшнее число: понедельник, двадцать второе января. Она взяла со стола ручку и, недолго думая, зачеркнула цифры.

Один день почти прошел.

Осталось шесть.

Улыбка снова озарила ее лицо, и уже в следующий момент Хейли разбежалась и плюхнулась на кровать, широко раскинув руки.

Она чувствовала себя странно. Слишком взволнованной. Слишком нервной. Слишком нетерпеливой. Ей до одури хотелось, чтобы время летело быстрее, а уже завтра была суббота – долгожданный выходной. Но она не могла управлять временем. А оно не могло подчиняться прихотям маленькой влюбленной девочки.

Поэтому оставалось только ждать.

Дни летели словно птицы, рассекая воздух и серую обыденность будней.

На улице бушевала зима: она то засыпала все снегом, то светила таким ярким солнцем, что, казалось, за окном уже весна. Но Хейли этого как будто не замечала. Она словно во сне ходила в школу, училась и возвращалась домой, отмечая дни в календаре и изредка разглядывая начатый портрет Уилла.

Ей хотелось рисовать, но почему-то не получалось. Образы в ее голове смешались, а мысли путались. Она была растеряна.

Чтобы хоть как-то отвлечься от всего этого, Хейли приходила к маме, находя ее либо в гостиной на диване с какой-нибудь толстой книгой в руках, либо дремлющей в спальне. Она без угрызений совести нарушала ее покой, и долгими зимними вечерами они просто лежали в обнимку, болтая обо всем на свете, как давние подруги, не видевшие друг друга долгое время.

Линда отлично понимала состояние дочери.

Это ведь первая любовь.

Настоящая и такая искренняя. И оттого такая редкая и ценная.

Но все же мама не упускала момента как-нибудь по-доброму уколоть Хейли, чтобы потом, умиляясь ее смущению и робости, ласково погладить по голове.

Когда Хейли проснулась субботним утром, она не сразу поняла, почему мама не будит ее в школу и почему не кричит про опоздания. Эта неделя получилась очень напряженной, а из-за вечного ожидания она потеряла счет времени и, лишь подойдя к календарю, где были зачеркнуты дни недели, поняла, что наконец-то дождалась выходных.