Уилл оборвался на полуслове, словно не мог до конца выразить все, что думает. Его взгляд все так же заинтересованно изучал наивный детский рисунок, который будто приоткрывал завесу тайны души девочки. Она ждала. Весь вечер она ждала прихода гостей и все это ожидание передала в своем рисунке: пустая зимняя дорога, тропинка, еще никем не тронутая и ведущая прямо к крыльцу дома. Хейли смогла отразить в своем рисунке собственные чувства. Возможно, поэтому Уилл так им проникся.

– Правда? – искренне удивилась она, словно не верила в собственные способности или же ей просто хотелось снова услышать этот восторг в голосе Уилла. – Не обманываешь?

– Зачем мне обманывать? – чуть скривился он и, взяв рисунок из рук Хейли, стал разглядывать его еще ближе, рассматривая все детали и тонкости детской работы. – Ты просто умница.

Рисунок и правда получился хорошим. Даже более того – завораживающим.

Хейли всегда любила рисовать. Уже с пяти лет в ее руках всегда были карандаш и чистые листы. Рисовала она то, что видела. Маму за приготовлением обеда, детей, бегающих за окном, птиц на подоконнике…

Выходило неумело, что временами даже огорчало Хейли, но она снова и снова заполняла чистые листы рисунками, и с каждым последующим у нее получалось все лучше.

Линии становились увереннее, образы все более четкими, а желание рисовать только усиливалось, что было огромным плюсом в развитии Хейли.

Линда даже хотела отдать дочь в школу искусств, но девочка отказалась сразу же, как только побывала там.

Она видела, что там рисовали: натюрморты, какие-то непонятные фигуры, давали темы, от которых ни в коем случае нельзя отклоняться. И все это отпугнуло Хейли. Она была уверена, что для того, чтобы рисовать, нужно чувствовать себя свободной. Но вряд ли почувствуешь свободу там, в душных кабинетах, наполненных тишиной и немым повиновением.

Уилл все никак не мог налюбоваться рисунком. Хейли видела, как загорелся его обычно спокойный взгляд и как на губах заиграла такая редкая мягкая улыбка.

И хотя он больше ничего не говорил, девочка и так была польщена.

Даже обида на глупого Криса растворилась, оставив лишь легкий осадок, который ушел на второй план, как что-то ненужное.

– Подаришь мне свой рисунок? – спросил вдруг Уилл, заставив Хейли вздрогнуть: слишком долго он молчал. Черные глаза уставились серьезно и как-то слишком по-взрослому.

– Конечно! – улыбнулась Хейли, с гордостью осознавая, что еще одно ее творение будет принадлежать Уиллу.

– Еще чаю? – спросила Линда, откинув волосы за спину.

Норман давно перестал подносить кружку к губам и все больше рассказывал, как обстоят дела в его фирме. Но, услышав вопрос Линды, кивнул и улыбнулся.

Линда включила плиту и поставила на газ вновь наполненный чайник. Норман сцепил руки в замок и положил их на стол. Его угольные брови сошлись над переносицей. Можно было подумать, его что-то тревожит, но, зная Нормана уже не первый год, Линда отлично понимала, что это его обычное выражение лица.

Может, Андерсен и выглядел грозно и совсем не старался придать серьезному взгляду мягкости, но Линда знала, что по натуре он человек добрый. Его трудно было разозлить, и он почти всегда прощал шалости своим детям, но стоило случиться чему-то серьезному, как вся его доброта исчезала. Оставались только сдержанность и холод во взгляде.

Линда добавила еще печенья из упаковки в хрустальную вазу на столе и снова села, сделав глоток уже остывшего чая.

– Крис совсем не меняется, – со вздохом заметила она, вспоминая колючий взгляд младшего из Андерсенов.

– Да, – согласился Норман, но без сожаления в голосе. – Не понимаю, в кого он такой. Оливия была спокойной и сдержанной, да и я…