– Заткнулся, сопляк? А, я тебе скажу!

– Стас. – Попыталась влезть Виктория, но старика было уже не остановить.

– А потом, они бы остались здесь, как в террариуме. И сидели бы мы тут вечно, смотря на них из окон. Патронов бы не хватило, чтоб и половину перестрелять. Это только кажется, что, – смотрите, мол, две тысячи патронов, как много! А, на деле, – пшик. Час боя и нет их.

– Всё, Стас. – Уже строго процедила Виктория, как умела цыкать на шефа, когда он заговаривался. – Он всё понимает, просто не привык к такому. Вы, всё сделали правильно.

Шеф. Вот именно, что, – шеф! Стас, всё верно говорит, но есть одна загвоздка, – шеф, – и Вика, это прекрасно знает, и я знаю, но молчу. Молчу не потому, что страшно, а потому что демоны молчат вместе со мной.

– Хватит. – Шёпотом произношу я, и удивляюсь своему голосу. Точнее, самому факту, что я это сказал, хотя, вроде, и не собирался.

– Что, хватит? – Спросила Виктория машинально.

– Врать хватит. – Произношу я, открывая глаза и чувствую, как начинаю смущаться и не контролировать мышцы лица. Чёрт, да, что со мной такое, – стрелять по людям, – пожалуйста, а, как разговаривать, так сразу теряюсь.

– Я не вру. – Холодно отвечает она, сверля своим фирменным взглядом мою переносицу.

– Если бы тут был шеф….

– Его тут нет.

– Если бы тут был шеф, то он тоже не позволил стрелять, и вы это знаете. Он бы придумал тысячу способов, а если бы не получилось, то расстрелял бы сам все две тысячи патронов и пошёл в рукопашную, защищая этих людей. И вы знаете, что у него могло это получиться. А мы…, мы просто пошли по самому простому пути, потому что струсили, испугались, и оттого, что не верим ни во что. Кроме своих шкур.

– Я, ещё раз тебе повторю, – его тут нет! Не смей его идеализировать, и не смей читать мне морали.

От её глаз веяло злым холодом, я никогда не видел её в таком состоянии. Да, что у меня с лицом? Прямо чувствую, какое дебильное выражения у меня сейчас.

– Ты хороший парень, Серёжа, но, Денис на тебя плохо повлиял. Внушил тебе свои идеалы, и они хорошо легли в твоей голове, пустили корни. Послушай меня, раз и навсегда, чтоб мы не понимали эту тему, больше никогда. Я верю в то, что мои дети должны жить, пусть даже ценой жизни других. Ценой жизни тех, кто принял неверное решение, хотя, ты не старался стрелять на поражение сразу, ведь я права?

Я промолчал, не обращая внимания на других и не отводя от неё глаз.

– Права. У них был выбор, а у меня его нет. Я не умею стрелять, как вы, я не так сильна, даже не смотря на эти непонятные возможности. Я не умею вести себя правильно в бою, я не научена принимать нужные решения, верно и быстро в состоянии стресса. Понимаешь? А знаешь, что я могу? Я могу управлять бизнесом, потому что муж больше занят состоянием машин и работой с персоналом, чем заботой о прибыли и расширением. Я могу выносить детей и воспитывать их, когда мужа нет дома сутками и, когда он спит не в моей постели. Или ты думаешь, я не знала про ту, к кому ты его возил последний год? Правдоруб ты мой. Я могу примирить мужа с сестрой, с которой он не разговаривал пять лет, я могу следить за домом, здоровьем всех в семье, я могу быть учителем и любовницей, надзирателем и наседкой. Я могу дать последнему уроду ради своих детей, предать и поступить подло. Понимаешь? Я могу терпеть его занудство и запои по погибшим товарищам. Как он говорил, – «какое я имею право воспитывать детей, если сам являюсь трусом и подлецом», а знаешь почему? Потому, что если он погибнет, то я останусь с ними, не он, герой, останется, а я!

У неё выступили слёзы, но она продолжала говорить, шёпотом не шевеля губами, не двигаясь, словно живая статуя.