С тех пор женщина раздевалась медленно, тихо, боясь потревожить чуткий слух соседа.

Сам мужчина засыпал моментально. Иногда не раздеваясь и не расстилая постель. Зачем? Так сойдет. Почти сразу начинал храпеть. Громко, раскатисто, аж крошечные оконные стекла дребезжали, им вторила посуда в полупустом шкафу.

Поначалу женщина не могла заснуть от этого заполняющего всю избу храпа, а если и начинала дремать, то часто видела сны о землетрясениях и взрывах, иногда вскакивала посреди ночи, но вскоре привыкла. Даже больше – теперь не могла уснуть без привычного «Хрр-р-р-р-р-р-р-р».

Наутро ветер стих. Снег тоже присмирел. Он медленно падал на землю крупными хлопьями.

Такую зиму женщина любила, хотя за четыре месяца эта северная злая зима ей осточертела. Таких вот безветренных и по-снежному красивых дней было всего ничего. Два, может, три.

И вот сегодняшний.

Проснулись одновременно. Молча прошли к умывальнику, каждый со своим полотенцем на плече.

По осени, когда они только заселились в эту избу, мужчина приспособил кособокую пристройку под душевую и туалет. Здесь было холоднее, чем в доме, намного холоднее, но все же лучше, чем ходить умываться на улицу.

Туалета изначально здесь тоже не было, даже деревянной будки где-то снаружи с оконцем в виде сердечка и с пугающей дырой в полу, с оранжевыми сосульками мочи и отсыревшей бумагой.

За уборную мужчина принялся чуть ли не в первую очередь. Возился долго, особенно с выгребной ямой. В итоге не обошлось все же без злосчастной дыры в полу, но теперь хотя бы не нужно было тащиться через двор и прятаться за соснами для того, чтобы справить нужду.

Душ вышел спартанским.

Под него пристроили старую лейку – ее дырчатый кончик. Сверху мужчина подвесил ржавый бак – больше непонятная емкость. Уж что нашлось. Вода в таком баке остужалась быстро, заканчивалась тоже быстро – хватало только на то, чтобы наспех намылиться и окатиться, надеясь на то, что скудную пену с кожи получится смыть.

Слива, разумеется, не было. Вместо него в полу зияли щели, из которых бесконечно дуло. И снег наносило. Душевая вода полностью не стекала под пол, доски то и дело покрывались коркой льда.

Каждый день один из них непременно поскальзывался.

Ближе к входу мужчина установил умывальник – железное древнее чудовище, откопанное в сарае позади избы. Вместо раковины под него поставил ведро. В нем, конечно, не было нужды, воду из-под утренних и вечерних умываний тоже можно было преспокойно лить на пол, чтобы та убегала в гигантские щели, но мужчина вдруг решил, что с ведром доски будут гнить чуточку медленнее.

Единственное крошечное зеркало с отколотым правым краем и затемнениями по краям повесили тут же, грубо прихватив его с четырех сторон ржавыми гвоздями.

Мужчина умывался первым.

Женщина скромно стояла за его спиной, пыталась разглядеть себя в мутном зеркале. Привычка из прошлой жизни – потаращиться на отражение мятого утреннего лица перед тем, как привести его в порядок. Не красотка, не уродка – нечто бесполое, безвольное смотрело на женщину в ответ. Серые крапинки ползли по лицу.

Ее крапинки или зеркала?

Мужчина умывался долго, основательно, всякий раз тщательно намыливал шею, прочищал уши и проходился мыльным пальцем внутри волосатых ноздрей. Толстый палец с трудом пролезал в нос, пытался там провернуться, нос морщился недовольно, волоски покрывались мыльным налетом – победа. Мужчина считал, что этакая экзекуция поможет избежать простуд: мыло убивает все бактерии в носу.

После завтракали.

Завтрак простой, но сытный: чай с молоком, пресные лепешки – вода, мука и соль. Женщина пекла их накануне, чтобы с утра долго не возиться. Отварные яйца, мед. В дни, когда мужчина возвращался после вылазки в поселок, на столе появлялись сыр, масло или колбаса.