Проснулась я от неуверенного стука в дверь, пришлось нехотя встать с кровати и идти открывать, прикрывшись простыней. На пороге стояла Корнелия.

– Простите, что разбудила вас, меня, прислал главный жрец – Форгас, он просит присоединиться к обеденной трапезе в главном зале.

– Как? Уже обед? Неужели я так долго проспала.

– Сказали вас не тревожить.

– Одеваюсь и иду, найдешь мне ленту, надо косу заплести.

Пришлось быстро одеваться, чтобы не заставлять Форгаса ждать, опаздывать было бы неприлично. Я заткнула перчатки за пояс, меч в ножнах оставила на кровати, Выглянув в окно, я увидела ту же картину, что и в прошлый раз, люди собирались в храме, нарядные, но сегодня на город я смотрела другими глазами, не нравилось мне это место.

В дверь снова постучались, не дождавшись моего ответа, забежала Корнелия, задыхаясь от спешки. В руках у нее была белая лента.

– Вот, прошу, госпожа.

– Спасибо, – я ловко заплела косу и перевязала ее, – из меня госпожа, как из Форгаса ночная фея из борделя, – Корнелия хихикнула, – прекращай так обращаться, я же просила.

– Хорошо, Ашанти, – видно, что это далось ей с большим трудом, – только вы это при жрецах не говорите.

– Про фею или про госпожу?

– И то и, то, – стеснительно прошептала девушка.

Мы с ней вместе спустились в зал, где она тут же убежала на кухню. Жители «идеального» города жадно поедали запечённых поросят на подносах, а вокруг них стояли закуски на любой вкус. За столом по правую руку от Форгаса сидел заговорщик Моренс, стул с левой стороны был не занят. Главный жрец, увидев меня, жестом указал на этот стул, я подошла и присела на указанное место. Храмовые жители худо-бедно, но ели аккуратно, не вызывая отвращения, но как только на глаза попались столы горожан, открылась другая картина. Полный лысоватый мужчина, чтобы не запачкать свой новенький сюртук, повесил себе на грудь салфетку, и обгладывал куриную ногу, с такой любовью, что не мог контролировать свое слюноотделение, и закапал весь стол. Его сосед руками перетрогал оставшиеся ножки на блюде, выискивая самую большую и сочную. Тетка, сидящая напротив них, кушала какой-то пожеванный и потрепанный жизнью, капустный лист, а сама не сводила голодный взгляд с мужика, облизывающего уже голые кости курицы, спорим, она ненавидела эту капусту больше, чем Крокус меня. Кстати, как только он заметил мою персону, скривил свою физиономию так, будто у него в тарелке крыса, повернулся к рядом сидящему горожанину и сделал вид, что ведет с ним бурную интересную беседу. На что тот сильно удивился, потому что до этого момента не был удостоен такой чести.

– До меня дошли слухи, – заговорил Форгас, отвлекая меня от изучения местного колорита, – что вчера ты вмешалась в дела города, – судя по его тону он был явно недоволен этим.

– Я спасала ребенка.

– Мы не должны вмешиваться в политику и дела людей, это одно из правил нашего кодекса, сотни лет мы придерживаемся его. У нас свое предназначение, у людей свое. Все делается на благо сущего равновесия.

– Форгас, ты ведь понимаешь, что это ваша политика, не моя?

– Я принял тебя как одну из нас, и будь добра меня слушаться, – голос его зазвучал жестко.

Я схватила первый попавшийся стеклянный кубок и сделала глоток, сморщив лицо, напиток оказался крепкий.

– Почему? – Я пыталась говорить тихо, чтобы меня не услышали остальные, но это было бесполезно, – почему я должна слушать? Для чего я вам нужна?

Моренс перестал совать вилку с едой в прорезь маски для рта, и насторожено прислушался, да что там, весь зал смотрел на нас.

– Тебе рано знать, – заявил Форгас.