Cёмка протянул ему листок той стороной, на которой было имя «Надежда», и Иволгин принял его, проведя рукой по немного смятой шинельным карманом поверхности, будто пальцами считывая это имя.

Просторную комнату в три окна при закрытых ставнях освещала большая люстра с наполовину включенным ожерельем ламп. В центре комнаты – стол с несколькими стульями. Темного дерева старинный буфет с витриной, в которой тускло мерцала фарфором посуда, прислонился к стене, противоположной окнам. В углу – камин и два кожаных кресла, массивных, и тоже, насколько мог оценить неопытный Сёмкин взгляд, из прошлой эпохи. Почти половину комнаты занимали стеллажи с книгами, из такого же, как и буфет, темного дерева, выстроенных (так они выглядели: не сколоченные, а именно выстроенные), похоже, вместе с этим домом, от пола до потолка, несколькими рядами, как в общественной библиотеке. Сёмка такое количество книг и такое расположение книжных полок только в библиотеке и встречал.

– Зовите меня Василий, – Иволгин протянул руку и на ответное «Семён» крепко пожал Сёмкину руку. Он усадил гостя за стол, подошел к камину, пошевелил кочергой горящие поленья и, вернувшись к столу, уселся напротив.

– Надежда просто так ко мне никого не пошлет. Я обязательно предложу вам чай и ужин, если вы проголодались, но позже. Вначале вы расскажете мне, что так сильно смутило вашу душу?

Шлосберг много раз в последующие годы пытался вспомнить, как выглядел Иволгин, но восстановить в памяти не удавалось ничего, кроме серого костюма-«тройки» и ощущения, что он общался с удивительным, интеллигентным, тонким человеком, настолько располагавшим к себе с первых слов, с первых жестов, что ему просто не с кем было его сравнить. А вот черты лица? Разве что седые виски и продолговатый овал неясным пятном всплывали в сознании. Странно это было, впрочем, не более, чем все остальное общение с Василием Иволгиным.

Семён рассказал то же, что уже говорил Ирине и начинал рассказывать Надежде. Иволгин слушал внимательно и, когда Сёмка уже остановился, долго сидел, глядя перед собой в раздумье:

– Как выглядит эта сила? Есть у нее зримый образ?

Шлосберг от неожиданности самого вопроса и долгой паузы перед ним вздрогнул, но про шар говорить не осмелился – просто притих, упрямо сжав губы. Иволгин не настаивал, спросил по-другому:

– К чему ближе это чувство, которое у вас возникает: к воде или огню?

– К огню, – Сёмка с облегчением повторил несколько раз, обрадовавшись, что так отвлеченно можно обозначить ответ.

– Вы опасаетесь той силы, при которой этот огонь возникает в вашем сознании?

– Да, – Сёмка закивал головой, – именно так!

– У вас были случаи, которые отличались один от другого по силе воздействия на тех, кто задел вас, обидел или оскорбил, кто представлял для вас опасность любого сорта? Например, где-то вы видели прямое воздействие на объект, где-то оно было сильнее или слабее, а где-то вы результата сами не наблюдали? Не торопитесь с ответом, это важно!

Сёмка перебрал в памяти те немногие эпизоды, в которых он явственно видел летящий шар. Вспомнил и тот случай, когда он не стал свидетелем того, чем закончилось дело, – случай, который произошел чуть более года назад.

Аська получила квартиру в новостройке от Дома культуры железнодорожников, где она вела музыкальную студию, и новоселье затянулось до глубокой ночи. Сёмка со своим другом, Сашей Вильчинским, остались помочь Аське убрать со стола и вышли из дома только во втором часу. На улицах было пусто и тихо, редкие фонари тускло освещали фасады домов и мостовую.

– Так, наверное, будет выглядеть город после атомной атаки!