Майор знал, где живёт знаменитый либеральный журналист, главный идеологический противник Народного правительства. Как-то особенно громкий сетевой скандал совпал с повышением активности островных анархистов (на самом деле те просто получили крупную партию качественных наркотиков с материка). Майор заподозрил бунт, не стал тянуть резину и отдал приказ.

За гражданином Зондером приехали ночью: быстро взяли, быстро осудили, присвоили номер и куда-то отправили.

Я узнал об этом через двое суток.

Времени на то, чтобы отправлять запросы и поднимать документы, уже не было, кроме того, по закону Зондера действительно было за что сажать. Я не знал, как поступить. С одной стороны, провал миссии Доктора влёк за собой непредсказуемые и весьма мрачные последствия, с другой – потерять самого Доктора было бы ещё хуже. Минут десять, признаться, я метался по кабинету в приступе самой жалкой трусости. Доктора могли расстрелять, могли тихо убить на этапе или при допросе… Многие честные люди его ненавидели. Узнав о смерти Макса Зондера, товарищ Кейнс… его реакцию было страшно даже воображать.

Каким-то запредельным усилием воли я сумел взять себя в руки. Я попросил Каэлу принести воды и вызвал Фрайманна. Я подписал приказ, дававший предъявителю исключительные полномочия. Имени предъявителя в приказе не было, зато имелись все печати и наноключи. Такой же приказ я затребовал у начупра юстиции.

Эрвина Фрайманна любой бы узнал в лицо, он не мог решить задачу лично, нужен был верный, опытный, но нигде до этого не засветившийся боец. Некий неизвестный в форме Отдельного батальона с жуткими бумагами с самых верхов, который бы явился за заключённым неведомо откуда и увёз его неведомо куда… Я сознаю, что план был идиотский, но ничего лучше я придумать не смог. Мой звонок решил бы проблему быстрее, но могли пойти слухи. Я знал, насколько важно для Доктора его дело. Прежде всего я должен был думать о том, чтобы дело не пострадало.

…Обратно Зондера привезли ночью же – бледного, исхудавшего вдвое, со сломанным носом и свернутой на сторону скулой. Он криво ухмылялся. Зубов во рту не хватало. Привез его Фрайманн на дачу к товарищу Кейнсу. Кейнсу доложили только после того, как благополучно сняли Доктора с рейса, перевозившего осуждённых на Двойку, поэтому грозы удалось избежать. Опираясь на плечо Фрайманна, Макс выбрался из машины, отстранил комбата и похромал к дому по песчаной дорожке. Эшли стоял на крыльце и смотрел на него, тяжело дыша. Пошёл навстречу, остановился перед Максом, заглянул ему в глаза снизу вверх и долго смотрел, вцепившись в рукава его арестантской робы. Потом обнял так крепко, что Макс пошатнулся и заорал – у него было повреждено ребро.

– Макс, – сказал Эшли медленным гулким шёпотом. – Урод. Не бросай меня. Что я без тебя делать буду?

Зондер коротко хохотнул и снова застонал от боли в рёбрах.

– Если бы тот следак, который сломал мне нос, это видел, – сказал он, – обоссался бы со страху.

– Будет ссаться, – пообещал Кейнс, – каждую ночь до самой смерти.

– Да ты что, – сказал Максимилиан Отто-Фридрих фон Зондер. – Эш, не вздумай его обижать. На таких всё и держится. Верный пёс Революции. Идейный. Я чуть было не раскололся по-настоящему.

Услышав это, я вздохнул с облегчением: фатальных ошибок я не допустил… Я поймал взгляд Фрайманна и с благодарностью кивнул комбату. Тот откозырял и сел в машину. С ним уехал Улли Красавчик: сверх-секретным подразделениям Управления внутренних контактов предстояло заметать следы инцидента в сети.

Зондер вёл себя так, словно ничего не случилось. Больше того, он как будто остался доволен произошедшим. Мне хотелось бы знать, было то на самом деле сверхчеловеческое самообладание или своего рода защитная реакция организма. Он успел, конечно, наглотаться обезболивающего, но несколько трещин в костях, не считая побоев меньшей тяжести, достаточно, чтобы вывести из равновесия кого угодно.