Письмо легло на угол стола, прикрыв собой пёструю открытку с иероглифами.

– Вот и японцы о том же просят. А Княгиня мне всю плешь проела: давай сни-имем артбук с публикации в Сети, ли-ишнего мы натворили, – весьма похоже изобразив интонации Персефоны, хмыкнул Эрик. – Эк её этот Мирослав смутил. Будто указами да протоколами истинное волшебство стреножить можно…

***

Премьера мистерии, которую Персефона торжественно окрестила «Лабиринты отражений», была назначена на день весеннего равноденствия. Княгиня радовалась буйству пробуждённой природы, но смутно ощущала, что её собственные силы более не находят опоры в грядущем отрезке календаря.

Зал берлинского кафедрального собора был наполовину пуст, хотя Марк предпочитал видеть его наполовину полным. И это ещё с бесплатным входом!.. Но, быть может, оно и к лучшему, ведь сколько ни репетируй, а на премьере обязательно что-нибудь…

Свет погас, заставив смолкнуть шуршания и шепотки. Острый синий луч пролился с высоких сводов на пустующий орган. Минуты шли; ожидание зрителей грозило вот-вот перебродить в растерянное недоумение, но за миг до резких движений и громких вопросов Гюнтер скользнул в инструмент и штурмом взял первый аккорд.

Под потолком, отзываясь на музыку, зажглись алые лампы, и в отсветах адского пламени Марк разглядел явление левитирующих зеркал. Их плавный полёт завораживал настолько, что музыкант едва не забыл про соло на виолончели. Поспешно отдавшись своей виртуозной партии, Марк не сразу обратил внимание на вскрики и сдавленные вопли, что долетели из зала подобно аккомпанементу.

Зеркала замерли в разных местах партера и галереи. Плотный туман сочился с их краёв, обретая очертания чужих мрачных фантазий и сокровенных кошмаров. Кто-то натужно смеялся, кто-то горько рыдал, а кто-то пытался разбить зеркала, но они ловко уворачивались. Болотные огоньки сновали меж рядов, но до них никому не было дела.

Гюнтер переключился на особо тяжкий регистр, и в памяти Марка всплыли немецкие слова «angst» и «sehnsucht». Страх и тоска. А ведь это ещё баньши не вступили…

«Если станет невмоготу, вспоминайте что-нибудь милое или смешное», – советовала Персефона на первой репетиции. Похоже, пора закрыть глаза и думать о Дине. И котиках. Дине и котиках…

Запели баньши.

Сидящий в почётном первом ряду Мирослав стойко терпел пытку зеркальным призраком, но кельтские певуньи его добили. Заткнуть уши не помогло: голоса резонировали в висках и позвоночнике. Глаза высокого начальника переполнились слезами, из горла прорвался жалобный стон.

– Хватит!.. Пожалуйста, хватит…

Призрак ещё немного побаловался картинами альтернативной реальности, в которой одна крупная, но успешно замятая магическая ошибка Мирослава таки приводит к чудовищным жертвам и разрушениям. Затем зеркало просветлело, и туманные щупальца развеялись по обе стороны безмятежной амальгамы.

Тёплый свет излился с хрустальных люстр, озарив бледную, заплаканную и потрясённую часть человечества. Нестройные аплодисменты звучали слабыми не потому, что зрители отвергли мистерию, а потому, что у них не было сил хлопать громче.

Мало-помалу зал опустел. Невзрачные девушки на выходе раздавали желающим минералку с витаминами – такова была сдержанная милость Осенней княгини.

– Как вы… узнали? – отыскав Персефону позади алтаря, прошептал Мирослав.

– О чём? – воздела бровь Княгиня.

Быстрота и связность мышления не вполне вернулись к Мирославу, но он уже осознал нелепость своего вопроса. Безымянный зеркальный призрак лишь настроился на волну жертвы, смодулированную жуткой музыкой, и выдал проекцию её страхов вовне. Оставалось верить, что участники этой дерзкой мистерии чтят чужие тайны.