Я судорожно щёлкал затвором фотоаппарата. Лишь бы плёнки хватило…

Лейтенант миновал несколько построек, имитирующих деревенские избы, и свернул в одну из улочек. Едва он скрылся из глаз, автоматчики быстро рассредоточились и укрылись за стенами ближайших домов. А потом началась стрельба. Бедняга милиционер (сейчас я уже не вспоминал, что именно он являлся причиной всех моих бед), один, с детской игрушкой вместо настоящего оружия – против троих прекрасно вооружённых профессионалов. А то, что они профессионалы, я понял по их слаженным, согласованным действиям. Они работали командой, а не каждый сам по себе, и в этом была их сила. Задача, которую поставил перед ними командир, была проста: без потерь, с наименьшими затратами боеприпасов и в кратчайшие сроки поразить движущуюся цель, в качестве которой выступал дрожащий от страха дилетант в форме сотрудника милиции. Своего рода тренинг в условиях, приближённых к реальным, с участием живой вооружённой мишени. Этих головорезов попросту натаскивали на потенциальную жертву. По крайней мере, именно такую оценку дал я разворачивающимся передо мной событиям.

Точка, с которой я наблюдал за происходящим, позволяла мне видеть всё как на ладони. По большому счёту, моя позиция наблюдателя была куда удобней позиции группы, укрывшейся в окопчике во главе с их командиром. Зато и куда более опасной: меня запросто могли подстрелить на моей ветке. Но в тот момент я не думал об опасности. Прильнув щекой к видоискателю фотоаппарата, я ловил уникальные моменты и фиксировал их в виде кадров на плёнке. В такие минуты, в минуты творческого азарта, я инстинктивно абстрагировался от событий, которые снимал, и уже не осознавал себя их участником, а лишь сторонним наблюдателем, полностью застрахованным от любой опасности. Примерно так чувствует себя зритель, наблюдающий за развитием сюжета боевика на экране телевизора, – в абсолютной безопасности и твёрдой уверенности в своей защищённости.

Тем временем автоматчики, перебегая от одной постройки к другой, стреляли короткими очередями и постепенно, шаг за шагом, вытесняли лейтенанта с занятых позиций, гнали его от дома к дому. Он как мог отстреливался, но делал это неумело, неуклюже, без привычки. И тем более я был удивлён, когда он зацепил-таки одного из своих преследователей. Шальная пуля, по-видимому, попала тому в ногу: перебегая через улочку, он вдруг споткнулся и кубарем покатился по пыльной грунтовке, держась за колено. Но уже в следующий момент автоматная очередь наискось прошила грудь бедняги лейтенанта, который неосторожно высунулся из своего укрытия, чтобы воочию увидеть результат своего удачного выстрела. В тот же миг его с силой отбросило назад, и он с глухим стуком грохнулся на спину, широко раскинув руки и корчась в предсмертных судорогах. Он умер почти сразу, но в последнее мгновение его глаза встретились с моими. Ни страдания, ни упрёка, ни испуга – одно только бесконечное удивление отпечаталось в этом застывшем взгляде. И ещё тоска, целая бездна тоски.

Щелчок – и последний миг жизни бедолаги оставил след на моей фотоплёнке.

Вот дьявол! Ведь это же был мой брат! Как я мог забыть об этом?..

Да, мой непутёвый, корыстный, расчётливый, порочный брат, подвергший мою жизнь реальной опасности, мой брат только что был убит. На моих глазах. Сама мысль об этом казалась настолько чудовищной, что я всерьёз усомнился в реальности всего происходящего. Я с силой тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения и всё ещё надеясь, что это всего лишь плод моего воображения или галлюцинация, но картина перед глазами осталась неизменной. Более того, события внизу продолжали развиваться в соответствии с присущей им логикой.