Евсей Наумович давно бы забыл всю эту историю – прошло столько лет, – если бы не чайник, напомнивший вдруг вздорного деда Муню.

До эмиграции сына Андрона – а тем более до развода с женой – Евсея Наумовича не заботили завтраки, обеды и ужины. Его невестка Галя, как и бывшая жена Наталья, обожали готовить всякую вкуснятину. И Евсея Наумовича в те времена занимал один вопрос: как бы не набрать лишнего веса, а то беда со штанами – не застегиваются на животе. Однако когда Евсей Наумович остался один в большой трехкомнатной квартире, все изменилось – штаны начали сваливаться, как Евсей Наумович ни старался туже затягивать пояс. Как и почему ворвалась в судьбу Евсея Наумовича эта беда – остаться одному в преклонном возрасте, – он и до сих пор не мог понять. Так клубы тумана зримо проникают в комнату, если ранним рассветным утром распахнуть окно. Казалось, что туман навсегда все поглотил, но вскоре он оседал, и вещи вновь обретали свои очертания. Такое явление Евсей Наумович частенько наблюдал в стародавние времена, снимая с семьей дачу в Новом Афоне, под Сухуми.

После распада семьи, после отъезда домочадцев в эмиграцию минуло несколько лет, а память продолжала проявлять детали прошлого, словно после осевшего тумана. И особенно остро тогда, когда возникали бытовые проблемы. Конечно, к ним Евсей Наумович уже привык – готовил обеды, ходил на рынок. Два раза в неделю к нему приходила женщина – стирала, делала уборку квартиры, но она стала прибаливать. Так что Евсей Наумович приноровился справляться сам.

Тем не менее предстоящий завтрак его тяготил. И разглядывал он содержимое холодильника, больше раздумывая о предстоящих дневных заботах. Особых дел у него в субботу не было: нужно оплатить счет за квартиру, телефон. Впрочем, денег не хватит, черт бы побрал Афанасия. Но что-то еще намечалось на субботу?! Казалось, в памяти образовалась пустота, словно из общей кладки выпал кирпич. Евсей Наумович поморщился, как бы стараясь напряжением мышц лица восстановить цельность кладки. Но так и не вспомнил, продолжая разглядывать нутро холодильника. А может, пожарить гренки, пухлые гренки, пропитанные сбитым яйцом, присыпанные сахарной пудрой. И тут в вялые размышления Евсея Наумовича словно впрыгнул тот самый потерянный кирпич – Евсей Наумович вспомнил.

У выхода из метро Евсей Наумович заметил Рунича. Тот стоял спиной и сторговывал у бабки букет садовых ромашек.

– Рунич! – окликнул Евсей Наумович.

– Я! – с готовностью отозвался Рунич не оборачиваясь, словно он только и ждал, чтобы его окликнули.

Обернувшись, он увидел Евсея Наумовича, тень досады пробежала по его лицу. «Не очень обрадовался, стервец», – подумал Евсей Наумович, вспомнив, что Рунич так и не вернул ему оба тома Монтеня.

– Пришел проститься с Левкой? – Рунич выудил из кошелька деньги и протянул бабке, искоса поглядывая на Евсея Наумовича. – Вот, понимаешь, и я пришел.

«Черт дернул его окликнуть, шел бы себе и шел, – с досадой на себя подумал Евсей Наумович. – Решит, что я намекаю ему на Монтеня. А собственно, почему бы и нет?!»

– Сколько стоят ромашки? – спросил Евсей Наумович.

– Нету больше, – объявила бабка. – Все продала. Беги за угол.

– Да, да, – торопливо обрадовался Рунич. – За углом полно цветов.

– Тут нас гоняют, – пояснила бабка, пряча деньги в карман фартука, – я уж вся извертелась, ментяшей выглядывая.

– Чего же они вас гоняют, – промямлил Евсей Наумович.

– Известное дело – взятку хотят, – охотно ответил бабка. – Будто мы ворованное продаем.

«Малоприятный тип этот Рунич, – вновь подумал Евсей Наумович, – наверняка решил, что я его выслеживаю, нужен он мне очень». Видимо, Рунич догадался, о чем сейчас думал Евсей Наумович, его широкое белое лицо расплылось.