– А почему ты решила всё сжечь? – интересуется он.

Я сжимаю платье Зои в комок: оно умещается в кулаке. Я швыряю его в костёр, и кажется, будто оно вспыхивает, не долетев до огня. Оно словно зависает в воздухе, переплавившись в пластик.

– Опасное платье, – замечает Адам и упирается в меня взглядом, как будто что-то знает.

Материя состоит из частиц. Чем твёрже, крепче, прочнее тело, тем меньше расстояние между частицами. Люди крепки, но внутри у них жидкость. Мне кажется, что если стоять очень близко к огню, то частицы, составляющие тело, изменятся; неожиданно я чувствую странную лёгкость и головокружение. Я толком не понимаю почему – может, слишком мало ем, – но у меня такое ощущение, будто я вылетаю из тела. Сад внезапно заливает свет.

Как искры от костра, опускающиеся мне на волосы и одежду, все падающие тела согласно закону всемирного тяготения непременно оказываются на земле.

Я с удивлением обнаруживаю, что лежу на траве и смотрю вверх, на бледное лицо Адама в нимбе облаков. Я стараюсь собраться с мыслями.

– Не двигайся, – говорит Адам. – Кажется, у тебя был обморок.

Я пытаюсь заговорить, но язык еле ворочается, и я лежу молча.

– У тебя диабет? Тебе нужно сладкое? Если хочешь, у меня есть банка колы.

Он садится рядом, ждёт, пока я приподнимусь, и протягивает мне колу. Сахар попадает в кровь, и у меня шумит в голове. Я очень слаба, почти бесплотна, но мне гораздо лучше, чем раньше. Мы с Адамом смотрим на огонь. Вещи из коробок сгорели дотла, а от самих коробок остались лишь обгоревшие куски картона. Платье словно растворилось в воздухе. Угли ещё не остыли, их тусклый свет притягивает мотылька, и глупая букашка летит на огонь. Её крылышки с треском вспыхивают и обращаются в прах. Мы не сводим глаз с того места, где только что порхал мотылёк.

– Ты часто работаешь в саду? – спрашиваю я Адама.

– Мне это нравится.

– Я за тобой наблюдаю. Смотрю в окно, как ты копаешь и всё такое прочее.

– Правда? Но зачем? – изумляется Адам.

– Мне нравится на тебя смотреть.

Он хмурится, как будто раздумывая над моими словами, хочет что-то сказать, но отворачивается и оглядывает сад.

– В том углу я хочу устроить грядку, – сообщает он. – Горох, капуста, салат, фасоль. Ну и так далее. Это всё больше для мамы, чем для меня.

– Почему?

Он пожимает плечами, переводит взгляд на дом, как будто от упоминания о ней его мама подойдёт к окну.

– Она любит сад.

– А твой папа?

– Мы живём вдвоём с мамой.

Я вижу на тыльной стороне его ладони кровь. Адам замечает мой взгляд и вытирает руку о джинсы.

– Ладно, мне надо работать, – говорит он. – Как ты себя чувствуешь? Если хочешь, допивай колу.

Я медленно бреду по дорожке, и Адам идёт рядом со мной. Я так рада, что сожгла фотографии и дневники, что Зоино платье сгорело. Кажется, будто теперь всё пойдёт иначе.

У калитки я поворачиваюсь к Адаму.

– Спасибо за помощь, – благодарю я.

– Всегда пожалуйста, – отвечает он.

Адам стоит, засунув руки в карманы. Он улыбается, потом отводит глаза и упирается взглядом в ботинки. Но я знаю, что он меня видит.

– Не знаю, почему вас послали сюда, – говорит регистратор.

– Нам назначено, – сообщает ей папа. – Мне звонила секретарша доктора Райана и просила прийти.

– Не сюда и не сейчас, – возражает регистратор.

– Именно сюда и сейчас, – настаивает отец.

Регистратор фыркает, лезет в компьютер и просматривает страницу.

– Вы на люмбальную пункцию?

– Нет, – раздражается папа. – Доктор Райан вообще сегодня в больнице?

Я сижу в приёмной и слушаю, как они препираются. Рядом, как обычно, кучкуются пациенты: собравшаяся в углу компания в шапках обсуждает понос и рвоту; все собеседники подключены к переносным насосам для химиотерапии. Какой-то мальчишка вцепился в мамину руку; слабенькие новые волоски на его голове одной длины с моими. Девушка без бровей делает вид, будто читает книгу. Брови она нарисовала себе поверх очков. Девушка замечает мой взгляд и улыбается, но я не реагирую. Я взяла за правило не общаться с умирающими. Добром это не кончится. Как-то я подружилась с одной девочкой. Её звали Анжела. Мы каждый день переписывались по электронной почте, а потом она вдруг замолчала. Наконец её мама позвонила моему папе и сообщила, что Анжела умерла. Мертва. Вот так. А я даже ничего не знала.