Черничное небо в светящихся точках звезд нависло над нами, в некоторых местах оно было укрыто сиреневыми облаками, как пенкой от варенья.

«Вот она, моя дымная осень», - подумала я, и подняла голову к небу.

– Смотри, видишь там звезды как буква «М»? Это Кассиопея, – он присел сзади меня, повернул мою голову и показывал пальцем куда-то в небо.

– Ага, вижу.

– Там какая-то легенда есть, точно не помню. Вроде царица Кассиопея считала себя очень красивой, и была наказана, половину года она как «М», половину года перевернута как «W», – сказал он, а потом добавил почти шёпотом, – Кассиопея – не только звёзды, есть ещё туманности Сердце и Душа.

И он поцеловал меня. Его горячие мягкие губы прикоснулись к моим губам, и меня как будто ударило током. В то же время, я не хотела, чтобы он останавливался, я хотела чувствовать хоть что-нибудь, пусть это будут удары тока, чёрт с ними. Его огонь стал проникать внутрь, растапливая лёд и вечную мерзлоту внутри меня. Какое-то подобие эмоции и чувства трепыхнулось в груди.

Когда он остановился, то крепче обнял меня сзади, я сжала его ладони, горячее дыхание обожгло мою шею. Мы молчали. Я не хотела, чтобы он отпускал меня.

Когда он привёз меня домой, мы ещё какое-то время сидели в машине.

– Это неправильно. Зря мы так, – нарушила я молчание.

Он ещё какое-то время сидел неподвижно, смотря перед собой. А потом развернулся ко мне.

– А как правильно, Малая? – он смотрел на меня, я опустила глаза. – Что бы я сейчас ни сделал, всё будет не так. Ты всегда мне нравилась. И если мы пойдем дальше, я предам друга. Но если мы остановимся, я предам тебя. Так что, я, в любом случае, предатель. Он резко замолчал и опять уставился в пространство перед собой.

– Но знаешь, что. Я выбираю тебя. Живую и настоящую. Потому что, если я тебя предам, ты сломаешься.

– Не придумывай. Я вон… Живее всех живых, - сказала я. Но вышло не очень убедительно.

– Вот только не надо, а. Ты как живой труп - бледная, худая. Сколько в тебе осталось? 45? Под глазами синяки, и глаза пустые, без жизни совсем. Когда ты ела нормально в последний раз?

– Я ела, честно. Просто не в коня корм, – оправдывалась я.

– У Доброго была интересная жизнь, у него была ты. Так получилось, что сейчас его нет. Ты есть, а его нет, понимаешь? Нет его и никогда не будет. Поэтому прекращай врать, Малая. Хотя бы самой себе.

– Ну, поцеловались один раз, ну это же ещё не предательство. Просто больше не будем и всё, я буду просто ждать.

– Малая, – начал он.

- Не называй меня больше так, - я всхлипнула, – он вернётся! Он обязательно вернётся!

- Что? Что ты такое несёшь!? Ох, бл444... – он развернул меня к себе и схватил за плечи, - Он умер. Его больше нет, Рина.

– Ты не видел! Я не видела. Он же может просто скрываться, надо просто подождать...

– Я видел.

Он замолчал. Я прикусила губу и заглядывала в его глаза, а он продолжил:

– Я был там. Это был он. Не говорил тебе, ты бы стала проситься со мной. А тебе было нельзя. Рина. Он умер. Он никогда не вернётся.

Я замотала головой, не принимая услышанную информацию.

– Ну, хоть заплачь, наконец, что ли! А то как кукла пустая, на всё дежурная улыбка. Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь?

– Пошёл ты к чёрту, Корсак, – я выпрыгнула из машины, и быстро пошла к подъезду. – И не звони мне.

Он не позвонил. Он приехал в полдень следующего дня и повёз меня обедать.

5. Глава 4

Надежда. С каждой ступенью лестницы она покидала меня, уходила, не оборачиваясь. Горе опять стукнуло меня по голове, и кровь пульсом разносила по телу "не вернется- не вернется- не вернётся". Я опять удивлялась, как я ещё жива, и почему жизнь продолжается. Шерхан был прав. Вернувшись домой, я скинула обувь, зашла в ванную и стала рассматривать себя в зеркало. Я была как тату Санта Муэрте - красивая и отталкивающая одновременно. Под глазами залегли глубокие тени, тусклые безжизненные глаза как у мёртвой рыбы, болезненная худоба бросалась в глаза, я была похожа на анорексичку. Мой гардероб составляли вещи преимущественно черного цвета, изредка разбавленные темно-синими или темно-серыми, из светлых тонов была только одна рубашка, которую я надевала к чёрной юбке карандаш в особо торжественных случаях в университете. Одежда висела на мне, а о том, чтобы купить новую, я ни разу не подумала. Сильнее всего похудели руки, я давно уже носила одежду только с длинными рукавами, закрывающую мои хрупкие запястья, но костлявые пальцы не спрячешь. Осознанное эмоциональное отчуждение сработало, я отключила все эмоции, и уже давно не чувствовала вообще ничего. Можно ли жить без сердца? Нет. А вот существовать – вполне себе. Моя жизнь превратилась в биологическую функцию, в удовлетворение моих биологических потребностей. Какая-то часть меня умерла в тот день, на пляже, вместе с моим последним криком. В тот вечер я долго не могла уснуть. Я прокручивала весь наш разговор снова и снова. Размышляя над услышанным, я вдруг захотела чем-то увлечься, сильно, с головой, как я умею это делать. Чтобы интерес к какому-то делу разжёг огонь, и я опять начала гореть. Я встала с кровати и прошла на кухню. Плеснула себе в стакан джина Gordon’s, кинула льда, взяла сигарету и вышла на балкон.