– Так стань им. Тебя будут обучать, а ты применяй полученные знания на практике. Это полезно, Эмиль, работать над собой.

Он хлопнул меня по плечу и удалился. Я стоял посреди коридора и тупо смотрел в бумажку без единой мысли. Это было плохо. Хуже, чем перекладывать бумаги или быть продавцом. Я посмотрел в окно, из него было видно море. Волны манили меня к себе, я готов был бросить все, прыгнуть в байдарку и помчаться навстречу скалам. Помчаться мне не давали костыли и тяжелый гипс, который обещали снять возможно через месяц, а возможно и невозможно, в зависимости от состояния моей ноги, которая, как мне кажется, стала худее, чем была. Настроение у меня было паршивое. Я поехал в школу, отдал бумажку и через пару часов пошел на свой первый урок «Воспитательных бесед». Я зашел в класс, в котором все орали, сел на стул, а на другой стул водрузил свою загипсованную ногу и стал смотреть в окно, из которого так же, как и в коридоре института было видно море. Через несколько минут я услышал первый звук из класса в свою сторону.

– Классный гипс, – рявкнул кто-то.

Все засмеялись. Я посмотрел на них, они смотрели на меня и хихикали. Потом все замолчали и стали периодически переглядываться друг с другом, ожидая от меня представление. Я молчал, глядя на них.

– А где вы ногу сломали? – опять послышался тот же голос и то же хихиканье в классе.

– В море, – ответил я, внимательно глядя на лица учеников.

– Типа акула укусила?

В классе опять был смех. Я, наконец, увидел, кто это так всех развлекал. Это был рослый пухляш, даже сидя за партой его рост выделялся. На его лице был яркий красный румянец.

– Ударился об скалу, – ответил я, глядя на пухляша.

– А это вы сами на гипсе рисунок нарисовали? – продолжал он, глядя на меня. Его глаза сверкали.

– Знакомая нарисовала.

По классу пронеслось громкое «у-у-у», почти все улыбались и переглядывались. Серьезными остались только несколько человек.

– А знакомая красивая? – искрил глазами пухляш.

– Вполне, – ответил я.

– Познакомите? – спросил он и все опять засмеялись.

– Нет.

– Почему?

– Ты ей не понравишься.

– Почему?

– Она любит тех, у кого есть чему поучиться.

– Так я ее многому научу, – его лицо полностью покраснело, все вокруг заливались смехом.

– Чему? – спросил я.

Я посмотрел на парня, который сидел передо мной за первой партой. Он один не смеялся. Это был смазливый худой парнишка, с которого можно было писать нежных персонажей для романтических картин.

– Ну, разному. Вы же знаете, – продолжал пухляш, заливаясь краской.

– Не знаю. Расскажи, – посмотрел я опять на него.

– Ну как, вы знаете, девушка, парень. То да се.

Все продолжали хихикать и краснеть.

– Не знаю. Я в твоей семье не жил. Без понятия чему тебя там учили.

– А причем тут семья? – настроение пухляша вдруг изменилось, он ощетинился, краска с лица спала, глаза заблестели как у звереныша.

– Как причем? Ты же там узнал, как себя ведет парень с девушкой, то да се. Как себя ведет мужчина с женщиной. Тебя же этому папа научил?

– У меня нет папы, – злобно ответил пухляш.

– А кто тебя воспитывает?

– Мама.

– Одна.

– Да, – цедил он сквозь зубы.

– Значит, мама постоянно на работе, а ты где-то на улице научился, как ведут себя девушки и парни? Как тебя зовут?

– Коха.

– Коха, перед тем как учить кого-то чему-то, удостоверься, что ты сам выучил то, что надо.

– А вы выучили, чтобы учить нас? – на меня смотрело двадцать пар глаз. Одни со злостью, другие с испугом, третьи с любопытством.

– А я не учить вас пришел. Я пришел учиться у вас. Так мне сказал мой руководитель. Потому у меня к вам предложение. Я предлагаю перенести наши занятия на улицу, на спортивную площадку. Тот, кто хочет меня слушать, остается со мной и слушает. Тот, кто не хочет, занимается на площадке. Есть только два условия: не мешать мне и не уходить с площадки до конца занятия.