– До жилья еще две мили телепаться, – словно подслушав мои мысли, бросил в пространство Лис.

– Что? – поворачиваясь к нему, переспросил я.

– Холлабрун. – Сергей указал на верстовой столб с резным указателем. – Если «холл» по-английски значит «дом», то по-нашему это что-то вроде халабуды.

Я усмехнулся столь вольному переводу и поспешил напомнить другу, что здесь пользуются другим языком.

– Один черт, – отмахнулся сообразительный напарник, втягивая морозный воздух. – Надеюсь, толковый постоялый двор у них здесь найдется.

Должно быть, у моего друга какое-то особое чутье на постоялые дворы, таверны, трактиры и прочие места, где наливают и подают закусить. Не было случая, чтобы, потянув воздух носом, приобретшим в ходе жизненных передряг форму латинской буквы «S», он не определил верного направления. Сегодняшний день не стал исключением. Полнощекая хозяйка заведения, носившего романтическое название «Серебряная кружка», расплылась в простодушной улыбке, по достоинству оценив бобровые воротники на плащах вновь прибывших гостей.

– Всегда рады! Господа желают заночевать?

– Господа желают заночевать, отужинать, согреться. – Сергей быстрым взглядом оценил сдобную фигуру трактирщицы. – Ну и, там, побеседовать о возвышенном после всего, упомянутого выше. Фрау все поняла?

– Фройляйн, – кокетливо поправила молодуха, накручивая на палец выбившийся из-под чепца светлый локон.

– И это замечательно. – Лис взглядом указал ей на горевший в глубине залы очаг. – Но беседы при луне катят только после ужина.

Если уж Сергей что-то обещает, то исполняет непременно. Вот и сейчас, насытившись пуляркой с грибами под белым соусом и пропустив чарки три жженки, он раздобыл у хозяйки некое подобие гитары и залился майским соловьем о том, как ноет разбитое сердце, когда предмет любви, ступая по нему, уходит прочь.

– Лис. – Я активизировал закрытую связь. – Пойми меня правильно, я не собираюсь читать тебе лекции о морали и нравственности, но у нас нет времени для твоих амуров.

– Ну шо за дела, Вальдар! Все будет пучком. Утром мы сядем в седла, а амуры, если захотят, полетят следом на собственных слабо окрепших крыльях. А не полетят, то кто им доктор? Кстати, ты, часом, не знаешь, кто доктор у амуров? Насчет же всех прочих, крыльев не имеющих, вроде нас с тобой, я бы порекомендовал присмотреть какие-нибудь путные колеса и на них отправиться покорять Вену. – Лис из-под ресниц глянул на миловидную трактирщицу, затуманенные глаза которой, подобно белому флагу над крепостными башнями, свидетельствовали о готовности сдаться захватчику без единого выстрела.

– О, ваше сиятельство! – приглушив ладонью струны, перешел на сухую прозу покоритель доверчивых простушек. – Да вы, я вижу, уже спатоньки хотите. Глазки-то, поди, совсем закрываются. Капитан, вали на боковую, – раздалось в моей голове. – Не видишь, что ли, фройляйн уже рвется из корсета! Ульрика, солнце мое закатное, готова ли опочивальня для графа? А то ведь у него строгий режим, все по часам. Сама понимаешь, голубая кровь, это тебе не в скатерку высморкаться.

– Один момент, – заверила расторопная Ульрика, с явной неохотой поднимаясь, чтобы проводить высокопоставленного гостя в его свежевыметенные, пропитанные лавандовым маслом покои. – Один малюсенький, крошечный момент.

Как утверждают ученые, поздняя осень – это время, когда женятся самые закоренелые холостяки. Действительно, если ветер, заглушая вой продрогшей волчьей стаи, завывает самым большим и самым голодным волком, если дождь, леденея от собственного холода, отчаянно стучит в окна, умоляя пустить его согреться, если горящие в шандалах свечи не разгоняют мрак, а лишь наводят на мысли о похоронах, – приходит время либо жениться, либо завести собаку. Стояли последние дни ноября, а у меня не было ни жены, ни верного пса.