Скажу честно, вы смотрите запись и видите пятна на моем лице? Видите, какой я мертвенно-бледный? Это говорит о том, что я два дня как под спидами. Мальчик с рекламного плаката амфетаминов!

Гранди, с другой стороны, был представителем морального большинства и шоу-бизнеса. Скажем так, закоренелый циник, насквозь продажен и явно не желал дать четырем парням из рабочего класса и шанса на успех. Да он и не мог поступить иначе, учитывая его происхождение и социальное положение, и поэтому в конечном-то счете его саркастическая отповедь в наш адрес лишь укрепила веру общественности в то, что мы не так уж плохи. Мы не морочили публике голову всякой чушью. Не пытались притвориться, будто мы пришельцы из космоса, или втюхать какую другую эзотерическую хрень.

Малкольм обосрался со страху в студии. Он заявил: «Слышал, что они собираются вызвать полицию. Быстро все бегите!» Ха! От чего? Я всегда знал, что Малкольм – трусливый отступник; он никогда бы не взял этот последний барьер. Возможно, просто потому, что у него были совсем другие амбиции. Может, я немного несправедлив к нему, но он не был готов зайти так далеко, как я или Стив, который в то время казался более чем способным на это. Он был великолепен на этом шоу, его уверенность была превосходна.

После этого все телефоны в студии начали жуткий перезвон, а мы все вместе сели в машину и убрались. Они высадили меня на ближайшей станции метро и, вероятно, отправились на вечеринку или что-то в этом роде, но меня не пригласили. Мне пришлось вообще втискиваться в эту машину, только чтобы меня куда-нибудь подбросили по пути, иначе я брел бы домой пешком по большой дороге.

На следующий день все буквально взорвалось, и вскоре я осознал, что не могу нигде спокойно находиться. У меня была знакомая девушка, которая жила неподалеку от Кингс-роуд, и я поехал к ней. Мне приходилось держаться подальше от глаз прессы, потому что папарацци неотрывно следили за нами – я всегда говорю, что это было рождение папарацци в британском стиле. С тех пор, куда бы ты ни пошел, за отбой тянулись целые толпы. Это разрушало на корню любые попытки вести социальную жизнь. Ты не мог быть просто нормальным, не мог посидеть в местном пабе с друзьями. Всегда рядом с тобой оказывалось двадцать придурков, которые искажали в прессе любую историю (естественно, в неблагоприятном для тебя смысле) и были готовы отыскать скандал там, где его нет. Полный кошмар.

Обычно я не читаю прессу, но написанное в газетах в то время было настолько поразительно, что я радостно зачитывался отдельными статьями, думая: «Но я ведь ничего не сделал, а получилось такое! Зачем платить рекламщикам? Можно получить всю эту ложь бесплатно».

В одночасье все превратилось в хаос, потому что у нас не было за штурвалом хорошего капитана, и все вышло из-под контроля. Хаос – отличный инструмент, но им надо уметь пользоваться. Просто так пускать пузыри, балансируя от одного инцидента к другому, что, я чувствовал, происходило, было не по мне.

А ведь мы были способны произвести действительно значительные социальные изменения во многих вещах – не только в прекрасном мире музыки, но и в самом обществе, которое внезапно обратило на нас внимание, – и Малкольм все испортил. Он испугался этого следующего уровня и всегда боялся быть арестованным и оказаться в тюрьме. Все эти глупости, которые ты вроде как ждешь с нетерпением по молодости. У тебя есть храбрость, у тебя есть молодость, и у тебя, наконец, есть невежество, потому что ты не осознаёшь в полной мере последствия. Что касается меня, я чувствовал, что в состоянии принять все, что бы ни произошло, потому что я мог это оправдать. Я мог постоять за то, что делал.