– Так обычно и случается. Согласна с тобой!

– А вот я, если сорвется мой брак с Аланом, могу остаться не у дел. Сама посуди: кому нужна жена, бывшая в употреблении?

– Ты говоришь про себя как про вещь! – возмутилась Надин.

– А как ещё? Какой уважающий себя мужчина захочет жениться на гулящей женщине, которой неизвестно сколько народу попользовалось до него?

– Так у тебя был только Алан!

Миховски не подозревала, что мисс Тьер волнуют такие мелочи. Она думала, что так рассуждает только её бабушка, нормы поведения которой устарели сорок лет назад.

– А у меня это написано на лбу? Как я могу это доказать? – Алисия занервничала. Становилось ясно, как важен для неё брак с Аланом.

– Никак, – Надин сочувствующе покачала головой. – В вашем обществе всё так серьёзно?!

– Будто ты не из подобного серпентария! Не знаю, как в твоих кругах, а в моих – да. И не вздумай прыгать к Генри в постель, пока точно не уверишься, что его родители тебя одобряют, и ты рано или поздно станешь миссис Гейл.

– А когда ты стала близка с Аланом?

Алисия помолчала немного и, пнув камень, лежащий на дорожке, ответила:

– В прошлом году. Родители пригласили Алана с «его парой» в двухнедельный круиз по Индийскому океану – Сейшелы, Маврикий, Реюньон, – и Алан представил меня, как свою девушку. Когда его отец одобрил выбор, мне ничего не оставалось, как…

– Ясно. Можешь не продолжать.

– Ой, – Алисия достала из кармана мобильный. – Алан забыл телефон у меня в куртке. Пойду к нему и отдам. Прости!

Надин больше размышляла, чем учила историю, анализируя напутствия старшей подруги. Всё же в России к близости до брака относились менее ответственно. Или дело не в национальных особенностях, а в закидонах высшего света? Теперь ей стала понятна пассивность Генри – он не горел желанием связывать с ней жизнь, поэтому старался не форсировать события. Миховски подумала, что в фильмах жизнь богатых людей показывают иначе…

Чем больше она думала над словами Алисии, тем тошнотворнее ей становилось. То, как подруга выстраивала отношения с Аланом, напоминало жёсткий расчет. Это претило Надин. Она взглянула на фотографию Генри, стоявшую на прикроватной тумбочке, и вынесла вердикт: «Нет. Он мне не нравится. Он замечательный юноша, хороший друг, но от друзей не рождаются дети… Я не хочу становиться такой же бесчувственной, как они…»

Мобильный телефон тихо пропиликал – пришло сообщение; это могли быть только два человека – её сестра Аня или настоящая Миховски. Надин очень ждала вестей от сестры, но при этом боялась, что когда-нибудь она пришлет печальное известие… Их бабушке было хорошо за семьдесят. Надя нажала «прочитать»:

«Н., привет! Почему не отвечаешь на почту? Завтра крайний срок. Целую, А.»

В последнем письме Аня просила прислать немного денег – в школе требовали сдать средства на проведение новогоднего праздника. Во многих периферийных школах одиннадцатые классы заканчивали занятия раньше, чтобы ученики, желающие продолжить обучение в других городах, могли спокойно отбыть и обустроиться перед вступительными экзаменами в институт.

От платья и экскурсии Аня отказалась, но от обязательных взносов за банкет ей увильнуть не удалось. Директора школы не волновало, что семья Самойловых состоит на учете как малоимущая, а когда Аня в очередной раз унизилась, напоминая ему об этом, он лишь усмехнулся и сказал, что это не его проблемы, и деньги должны лежать в кассе не позднее начала третьей четверти.

Прочитав послание сестры, Надя прижала телефон к груди и расплакалась. Послать ей было нечего – те двести фунтов, что перечислила ей в этом месяце настоящая Надин, были расписаны буквально до пенсов. Именно по этой причине она и не отвечала Ане – отказывать очень больно. Когда Надя работала в Москве, то изредка выкраивала небольшие суммы и переводила их бабушке на пенсионный счёт, зная, что от другой помощи та наотрез бы отказалась.