Надин залилась смехом.

– Что смешного?

– Всего! А какие?

Немецкий, испанский и немного французский.

– Я видела у вас томик Блока! Как же так?

– У меня двуязычное издание. Иногда я пытаюсь что-то перевести сам, перерисовываю из словаря необходимые слова, больше трёх-четырёх четверостиший не осиливаю, – лёгкость разговора удивляла, пожалуй, обоих.

– А хотите, я научу вас паре русских фраз?

– Валяйте…

– Вы… мне… нравитесь… – Надин озвучила свои чувства по-русски, надеясь, что Сайвер не поймет. Сердце её заколотилось, и к щекам прилил предательский румянец.

– Вьи мнье нравьетьесь, – коряво повторил Сайвер и неуклюже улыбнулся. В этот момент Надин впервые заметила в его глазах нежность.

– Отлично, профессор. У вас талант! – засияла Миховски.

– Кстати, а что вы сказали тогда… когда я запретил вам вызывать скорую? – Надин покраснела ещё сильнее. – Ну, бросьте, по интонации и без перевода было понятно, что я, по меньшей мере, козёл.

Надин поразилась, что чопорный Маерс знает и произносит такие резкие слова.

– Вы поняли почти правильно. Профессор, давайте забудем… Я погорячилась.

Лебеди кружили по пруду, перебирая розовыми лапками. Тоскливая английская осень окрасилась в душах двух людей романтическими штрихами. Полосатый шарф крупной вязки оживлял желтосерый пейзаж, и искренняя улыбка Надин согревала не хуже утеплённого плаща.

– С вами очень интересно, профессор. Жаль, я не знала этого раньше и тратила свободное время на Генри Гейла.

«Естественно, со мной интереснее, порадовался про себя Маерс. – Если было бы наоборот, то впору писать заявление об увольнении…» Эта едва промелькнувшая мысль ему не понравилась: чему он, собственно рад?.. Сайвер напрягся. Он почувствовал, что дружеская волна постепенно переходит дозволенные границы, но всё же задал неожиданно заинтересовавший его вопрос:

– Вы встречаетесь?

– Пытаемся.

– Судя по вашему тону, вы не очень-то довольны сложившимися отношениями.

– Здесь много «но». Он зажатый, увлекается информационными технологиями, в которых я ни бельмеса. И… он очень инфантильный.

– Молодость – это недостаток, который с годами неминуемо проходит.

– Не спорю. Но мне не интересно с Генри, и он меня, ко всему прочему, побаивается.

– Да уж, вы бойкая девушка, мисс Миховски.

– Зовите меня Надин, – предложила она, заглядывая Сайверу в глаза.

– Не стоит, мисс, переходить грань. Вы моя студентка, и у меня есть определённые принципы, которыми я не собираюсь поступаться, – отрезал Маерс.

Между ними мгновенно выросла стена, и Надин воздержался от дальнейших расспросов. Лицо профессора приняло каменное выражение. Он посмотрел на часы и официальным тоном сказал:

– Мне пора, благодарю за компанию.

На самом деле профессор испугался возникнувшей душевной теплоты. Он не особо умел дружить и разговаривать «просто так», а заводить дружбу со студенткой он считал неуместным.

Мэри Перкинс валялась на своей кровати и читала модный журнал. Однокурсницы уютно обустроили комнату: Мэри привезла фиалки из отцовской оранжереи, а Надин расшила шторы бабочками из парчи. Девушки купили лампочки с теплым светом, это придавало особый уют. Заниматься у Миховски не получалось, она поймала себя на мысли, что постоянно думает о Маерсе.

Она не знала, как теперь относиться к нелюдимому профессору. Размышляя о недавней прогулке, она пришла к выводу, что он может быть достаточно дружелюбен, даже мил (естественно, с поправкой на то, что «мил» и «Маерс» вообще трудно сочетаемы).

– Ты не собираешься в читалку? – спросила она у Мэри.

– Нет, ко мне скоро должен зайти один молодой человек, – та мечтательно закатила глаза. – Мне надо привести себя в порядок, а я зачиталась, смотри, тут статья про китайских хохлатых собачек… – она с восторгом перевернула журнал, где на развороте красовалось лысое лопоухое чудо с чубчиком на голове.