– И исцелился? – Златыгорка подняла на Илью глаза и посмотрела пристально. То ли верила, то ли нет.

– Онемелость в ногах проходить стала. Не сразу, но начал двигаться. А чтобы вернее ноги свои почувствовать, в поле родительское вышел. Матушка в слезы, батюшка и тот рукавом глаза трет. Уж тут я потешился силушкой своей. Сколько пней последних оставалось, все повыдергивал. Ведь, чтобы поле расширить, лес рубить приходилось, пни корчевать. Много еще оставалось. А потом я в селе церквушку поставил. Так мне старец сказал, что это обет мой перед богом за исцеление. Из реки бревна, что топляками называются, вылавливал, в село относил и там из них церквушку и поднял. Освятили, как полагается, до сих пор она там стоит. В ней я богу молился, благодарил за исцеление, там меня белый голубь и надоумил в Киев идти к князю Владимиру и служить ему верой и правдой за всю русскую землю.

– Ой ли, Илья Иванович! – покачала головой спутница. – Да так ли все было?

– А уж ты сама решай, – засмеялся Илья, – верить мне али нет. Да только про Святогора мне тот же старец поведал. Этот меч да бронь, что на мне, он же подсказал, где взять. Есть у нас недалече от села пещера одна. Вход в нее завален камнем большим. Старец его называл Алатырь-камень, как будто он и есть начало. Если его отвалить, то в пещере можно найти много оружия. Старое, я долго выбирал. Видать, собирал кто-то не один день. То ли после битвы какой, то ли по другой нужде. А дальше в пещеру старец ходить не велел. Говорил, что можно не вернуться. Никто не знает, куда она ведет. Люди там не живут. Камень этот как будто начало мира и его же конец.

– Рассказывать ты мастер, – засмеялась девушка. – Заслушаешься.

– Так мне в радость! По вечерам, как возле меня в избе детвора собиралась, я им и рассказывал. Что сам придумаю, что от стариков услышу, что от матушки с батюшкой о прошлых временах узнаю – все пересказываю, да только переиначиваю, как сам понимаю.

– Потуши костер, Илья, – тихо сказала Златыгорка и медленно вытянула из-под ноги саблю.

– Нет, – качнул в ответ головой Илья. – Они нас видят, пока мы у огня. Сиди, я отойду.

Он тоже услышал приближение трех человек, но все же позже, чем Златыгорка. «Да, трое», – решил Илья. Один ползет со стороны, где кони пасутся. Вот замер. А эти шумят, сильно по траве ногами шаркают. Ветка хрустнула. Вот один остановился, а второй еще крадется.

Слух у девушки тоньше, это Илья признал. И сейчас, когда его спутница сидела ближе к костру, ей лучше было там и оставаться. А Илье удобнее незаметно отойти от света в темноту и обойти незнакомцев. Не случайно они именно подкрадывались, а не шли открыто к огню попросить приюта и тепла.

«Трое», – думал Илья, измеряя мысленно расстояние от лазутчиков до костра. Двое обходят кустами со стороны реки. Третий замер. Лежит в траве между костром и стреноженными конями. Наверное, попытается отрезать путь к отступлению, если мы кинемся в ту сторону. Или тот, кто из нас двоих останется в живых. Худо, если пустят стрелы. На бросок ножа они не подошли, а стрелу бесшумно не пустишь. Заскрипит тетива, в ночи этот звук не услышать трудно. Да и Златыгорка не новичок в бою, по ней это видно. Она не пропустит звук, с каким натягивают тетиву. Она упадет, отпрыгнет в сторону, не даст себя убить. Ей, ежели коснется, лучше всего оставить нападавших по другую сторону костра, а самой уйти по эту сторону. И они будут на свету, перед ней как на ладони.

Чтобы не греметь железом, Илья держал меч зажатым под левой рукой. Так клинок не задевал кусты и камни. Пригибаясь и осторожно двигаясь на полусогнутых ногах, витязь шел в направлении, откуда недавно послышался звук ползущего вооруженного человека.