Андрюха расправил влажные от речной мороси флажки и проворно, с тугим хлопаньем заработал ими.

– Ну, чего там? – нетерпеливо спросил Лебедев.

– На этом мониторе нет сигнальщика. Ответить не могут.

– Тьфу! – с досадой отплюнулся Лебедев. – Хорошо, что хоть есть капитан. Только кривоглазый какой-то… То в одну сторону правит, то в другую. Строй потерял.

Мимо судов продолжали тянуться угрюмые безлюдные берега.

Неожиданно впереди, в ровном живописном распадке, мелькнули три чистых белых пятнышка. Дома. С миноноски, с высоты командного мостика, было видно, как из дверей одного из домиков выскочили три гибкие темные фигуры и устремились в лес.

– Дураки, – равнодушно проговорил Лебедев, – боятся, что их мобилизуют… Но такие солдаты на фронте не нужны.

Он потянулся к стальной петле ревуна, потянул ее. Над рекой повис тревожный, вышибающий мурашки гудок. Мониторы поддержали миноноску своим ревом.

Неожиданно с берега ударил пулемет, он бил с пристрелянной позиции, кажется, каждый сантиметр темной водной глади заранее прощупан очередями; очередь хлестнула по бронированному боку миноноски, вышибла искры и ушла в сторону. Река покрылась рябью.

– Этого нам еще не хватало. – Лебедев недовольно щелкнул кнопками своих роскошных перчаток. – Носовое орудие, дайте три беглых по этим дуракам!

– У нас поворотный круг маленький. Не дотянемся.

– А мы развернемся.

Миноноска затормозила ход, из-под кормы у нее вырвался высокий белый бурун, рулевой подвернул нос корабля к берегу, и в то же мгновение ахнуло носовое орудие.

Снаряд, оставляя в воздухе белый, быстро растворяющийся след, ушел к берегу, всадился в землю метрах в тридцати от пулемета и поднял в воздух несколько выдранных с корнем березок.

– Перелет! – констатировал лейтенант. – Поправить прицел!

– Есть поправить прицел, – эхом донеслось с носовой палубы.

Снова рявкнула пушка. Снаряд со знакомым шипением разрезал плотный, наполненный медовыми запахами летний воздух; будто лопатой шваркнув, срыл небольшой бугор, поросший густой зеленой травой, в воздух полетели тяжелые черные комья земли, толстые, спутавшиеся друг с другом коренья деревьев и кустов. Пулемет вновь достал до миноноски, полоснул по орудию, по щитку, выбил густое сеево искр, от резкого грохота люди, стоявшие в рубке, невольно зажмурились, корабль, приподнявшийся было на волне, соскользнул с нее, и пули ушли в воздух.

– Орудие – огонь! – прокричал в жестяный рупор Лебедев.

Пушка рявкнула в третий раз. Сейчас пушкари сработали точно, снаряд лег в пулеметное гнездо. В воздух взлетел искореженный, с раскоряченными колесами «максим», рядом взметнулось несколько скомканных бесформенных тряпок – все, что осталось от расчета – двух угрюмых поморов, несколько дней назад оставленных здесь в засаде красным партизанским командиром.

– Молодцы, канониры! – похвалил артиллеристов Лебедев, щелкнул перчаточными кнопками, будто ударил дуплетом по невидимой цели.

Монитор, шедший последним, начал подворачивать к берегу, плицы[13] огромного гребного колеса с шумом всаживались в воду, отпихивали ее от себя, пароход разворачивался медленно, неохотно. Лебедев прижал к губам раструб рупора. Поскольку на мониторе не было сигнальщика, общаться с мониторов приходилось с помощью рупора.

– Второй монитор, вы куда?

Через полминуты послышался жестяный, переданный в такой же рупор ответ:

– Необходимо проверить берег и навести на нем порядок.

– Чье это приказание?

– Командира десанта капитана Слепцова.

– Даю на проверку тридцать минут, – недовольно прокричал в рупор Лебедев, – больше дать не могу. – Отложил рупор в сторону и выглянул из рубки. – Канониры! Носовая пушка!