Тоскливо размышляя о случившимся со мной неожиданном перемещении во времени, я незаметно задремал. Вдруг дверь в сарай с легким скрипом приоткрылась, и яркая луна, показавшаяся на небе, осветила четкий силуэт остановившейся в дверном проеме невысокой фигуры. На мгновение силуэт застыл, словно оценивая увиденное. Потом дверь захлопнулась и ко мне на плащ с разбегу плюхнулось приятно пахнущее какими-то цветами и травами девичье тело. Я узнал в ней ту черноволосую холопку, которая прислуживала мне на пиру. Сон как рукой сняло. И откуда только силы берутся?

Утром я проснулся от того, что луч солнца, пробивающийся сквозь неплотно подогнанные жерди стен, светит мне прямо в глаза. Девицы рядом со мной уже не было, она убежала под утро, сказав, что скотину пора доить, поцеловав меня на прощание в щеку.

Я потянулся до хруста в суставах и выполз с сеновала, зевая и отряхиваясь от налипших травинок. Кое-как поправив и почистив свою одежду, я направился в сторону колодца, чтобы умыться. Там набирал воду какой-то пацаненок, которого я и заставил поливать меня из деревянного ведра, раздевшись до пояса. Вода была ледяная, что очень взбодрило. Раздумывая, чем бы обтереться после водных процедур, я вспомнил, что со вчерашнего дня являюсь рабовладельцем, и было бы неплохо, чтобы мои фруктовые братья-трэли проявляли хоть каплю уважения своему новому хозяину. Вчера, кстати, на пиру я их не видел, исчезли куда-то.

– Запорю паршивцев! Совсем распустились тут без хозяйского присмотра! – весело подумал я.

Неожиданно у колодца появилась моя ночная гостья и протянула мне большое чистое льняное полотенце, чтобы я мог вытереться. Во второй руке она держала глиняный горшок, который отдала мне, после того, как я надел рубаху, и сказала, улыбаясь:

– Испей молочка парного, Лесной Кот!

Молоко оказалось теплым и очень густым. Я залпом выпил всю крынку и поблагодарил девицу. Она поклонилась, хихикнула и убежала по своим делам, сверкая голыми пятками.

Молоко закономерно повлияло на мой желудок, и я начал оглядываться в поисках места отправления естественных надобностей. Пацан, набиравший воду из колодца, сразу меня понял и рукой махнул в сторону берега:

– Там! Туда иди, нурманн!

Я почти вприпрыжку направился в указанном направлении, собирая по пути листья мать-и-мачехи и молодых лопухов. Почти у самого берега, за реденьким кустарником, я обнаружил длинную, дурно пахнущую траншею с воткнутыми вдоль нее шестами. Над траншеей, в позе гордых орлов, восседали пара отроков и несколько холопов, занимаясь своим утренним туалетом и при этом непринужденно болтая.

Увиденная картина вызвала у меня немедленный культурный шок. Как-то не готов я пока был к таким, обычным для девятого века, вещам. Но деваться некуда, молочко подперло окончательно. Желудок издал громкое урчание и я, быстро стянув портки, уселся с краешка траншеи, вынужденно присоединившись к дружной компании. Из кустов вылезли две девицы и уселись рядом, о чем-то тихонько перешептываясь между собой. Я отвернулся в сторону, сделав задумчивый вид, и прислушался к их разговору.

– А эти то двое, которых вчера из лодки достали, слыхала, что учудили?

– Нет, а что?

Я понял, что девки говорят о моих новоприобретенных рабах и навострил уши еще сильнее, слушая их разговор.

– Да вечером они с Третьяком пива напились, пока хозяева пировали. Пока пили, Третьяк им рассказал, что медвежьи следы недалеко от деревни видел. Так они с ним поспорили, что медведя этого найдут и добудут.

– И что?

– Как что? Добыли, в деревню тушу притащили. Там, на окраине, уже полдеревни собралось посмотреть.