В посольстве СССР в Пхеньяне был магазин, в котором можно было купить товары из Хабаровска и Москвы, в том числе водку и коньяк, но мы, как студенты, особо ни в чем не нуждались, поскольку все, что нужно, было в общежитии.

Стипендию советским студентам выплачивали в посольстве СССР в корейских вонах. На бумажной банкноте достоинством в одну вону был выведен лозунг «Сесан-е пуром опсора!» – «Нечему завидовать на свете!» Он отражал идеологию идей «чучхе», которая лежит в основе жизни северных корейцев. На эти деньги мы и жили.

Недалеко от общежития в крохотной фруктовой лавке мы покупали вкуснейшие яблоки, таз таких яблок стоил три воны. Больше нигде мне не доводилось пробовать таких сладких и хрустящих яблок, как тогда в Пхеньяне.

Учитель Ким Бёнму начинал урок с разбора домашних заданий, а мы внимательно вслушивались в быстрый темп его речи и ждали оценок. По-русски учитель Ким говорил не очень хорошо, но, если чье-либо сочинение ему не нравилось, он восклицал, высоко вскинув брови: «Это писал лентяйка!»

Сказанное учителем означало, что больше, чем на четверку, рассчитывать не приходилось. А «четверка» в КНДР – самая плохая оценка.

Лучшее, что вообще можно было получить, это «девятка». «Десятки» удостаивались лишь немногие, то есть те, кто знал материал, что называется, на пять с плюсом. По крайней мере, из нас никто не мог похвастать такой удачей.

Когда мы выходили на улицу, проходящие мимо школьники, непременно маршировавшие строем, останавливались, громко здоровались и, снимая шапки, кланялись. Но бывала и другая реакция – дети чуть поодаль, завидя чужеземца, со смехом кричали: «Вегукном!» – «Инострашка!» Так, с одной стороны, демонстрируя гостеприимство, дети невольно обнаруживали свое истинное отношение к чужакам, которое, впрочем, можно наблюдать и не только в Корее.

Метро было главным средством передвижения у нас, студентов, по Пхеньяну, а маршруты в основном пролегали от общежития до посольства и магазина для иностранцев. Куда-то еще ездить смысла никакого не было.

Пхеньянское метро состояло из двух пересекающихся линий. Эскалаторы уносили пассажиров глубоко под землю, видимо, поскольку в метро, как и в СССР в старые годы, станции играли роль бомбоубежищ. Вагоны поездов были короче московских, но внешне очень были похожими.

Строевая подготовка девочек на берегу Тэдонгана

Однажды мы видели, как рядом в поезде подземки ехала уже очень пожилая бабушка в корейской одежде, но лицо у нее было совершенно русское. Мы посмотрели друг на друга, и бабушка грустно потупила взгляд. Возможно, когда-то она вышла замуж за корейца и переехала в Северную Корею навсегда.

Почти пять лет спустя после стажировки в КНДР по университетской линии, закончив ИСАА по специальности филолог-востоковед с корейским и японским языками и поступив на работу в ТАСС, я был направлен на корреспондентскую работу в Пхеньян. В 1987 году в СССР был взят курс на укрепление связей с социалистическими странами, и в Северной Корее была введена дополнительная ставка старшего редактора. Так я смог отправиться в эту страну два года спустя после прихода на работу в агентство. Командировка была рассчитана на год, но затянулась на несколько лет, поскольку меня продлевали каждый раз на новый срок. Руководил тогда отделением ТАСС в КНДР известный кореевед Александр Захарович Жебин.

За пять лет, прошедших после университетской стажировки, в северокорейском государстве успели произойти кое-какие перемены. Они коснулись не только облика Пхеньяна, в котором были построены новые улицы, но и денежных знаков. Прежние воны, которые мы получали в виде студенческой стипендии, остались в обращении только у местного населения. Иностранцы из социалистических стран, в том числе Советского Союза, получали и могли использовать бумажные банкноты с синими печатями, а твердая валюта обменивалась на банконоты с красными печатями. По этим печатям деньги в КНДР стали называть «синими» и «красными», в отличие от обычных народных вон.