– Ты будешь играть ею! – заявила Кэти.

Алан замотал растрепанной головой:

– Нет! Я сделаю ее лучше для самого себя.

И он действительно сделал: вооружившись ножничками и обрезками тканей, Алан стер с фарфорового личика алые губы, состриг кукле длинные золотые локоны, выкрасил оставшиеся волосы чернилами в иссиня-черный цвет и перешил платье с рюшечками (отрезав подол, чтобы осталась сверху «рубашка», а сам подол переделал в две более-менее явные брючины). В довершение образа он нарядил куклу в некое подобие длинного черного плаща, сделанного из темного шерстяного лоскута.

– Я не стану играть за девчонку, – объяснил он сестре.

– Значит, в домике будет жить джентльмен? – Кэтрин заинтересованно разглядывала рукодельный эксперимент брата.

– Нет. Он не джентльмен, Кэти. Он КОЛДУН. Он будет делать МАГИЮ.

С этими словами Алан важно усадил свое зловещее чернокрашенное создание в самую лучшую комнату кукольного домика, где на задней стене был нарисован ярко горящий камин. Однако кукле-колдуну не пришлось долго развлекать детей: рассвирепев из-за того, что случилось с одеждой и волосами бывшей игрушки, Эдна так рассердилась на брата, что однажды изо всех сил швырнула куклу на пол. Самодельный колдун вмиг стал лишь темными тряпками и фарфоровыми осколками. Последовала небольшая перепалка, но все равно то были еще цветочки.

Самая серьезная же правда проступила наружу в тот день, когда Алан и две его сестры – вновь средняя Эдна и младшая Кэтрин – играли в детской. Мальчику тогда было лет восемь. Эдна, которой исполнилось одиннадцать, хотела играть в семью: она уже давно выросла из возраста, когда подобные вещи можно проделывать с куклами, и теперь решила переключиться на объекты из плоти и крови, задав им свои роли в игровой семейной иерархии. Эдна придумала, как устроить все наилучшим образом:

– Я буду женой. Кэтрин будет ребенком, потому что она младше меня. А ты, Алан, будешь мужем и отцом.

Услышав такое распоряжение, Алану стало не по себе. Будто даже его волосы, всегда торчащие во все стороны, несмотря на старания няни, еще больше взъерошились и поднялись вверх на макушке.

– Но я не хочу… – спешно запротестовал он. – Не хочу играть в мужа и отца!

Эдна, не привыкшая к возражениям, покачала головой, пытаясь все растолковать брату:

– Ты единственный мальчик. Тебе некем больше быть, кроме как мужем и отцом. Для чего ты еще нужен?!

Слова сестры не столько уязвляли, сколько по-настоящему пугали.

– Нет! – уперто повторил он. – Я не стану изображать ни мужа, ни отца!

Тогда голос подала младшая Кэтрин, беззащитно улыбаясь и отчаянно пытаясь найти компромисс двум своим товарищам:

– Но, Алан, если ты не будешь мужем и отцом, кем тогда ты будешь?

А ведь говорить неправду мальчик не умел. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сказать ту единственную истину, которую Алан Сорсби про себя знал:

– Я буду волшебником.

Это слово, впервые произнесенное им вслух применительно к самому себе, отныне было обречено стать проклятьем для него в родном доме.

Если мы с вами рассматриваем магию как искусство менять события согласно своей воле, то Алан преуспел в этом деле с самых юных лет. Он мог, споткнувшись о корягу в саду, обидеться на весь парк так, чтобы деревья засохли. Он движением пальца «рисовал» на лентах своей сестрички Кэти переливающиеся вышитые узоры из серебристого шелка, потому что девочка любила блестки – и все остальные воочию могли видеть эти узоры на ткани! Расплакавшись из-за каких-то детских неурядиц, мальчик заставлял приливы подниматься настолько, что все береговая линия Пензанса была залита водой. Едва соображая по неопытности, что нельзя ничего желать вслух сгоряча, ибо неизбежно придется столкнуться с последствиями, Сорсби-младший, тем не менее, изначально был уверен в том, что изменять реальность по своему запросу – возможное, если даже не обыденное, действие. Он много раз убеждался в этом на собственном опыте.