Вы не поверите, но я признаюсь вам!

что я дерзнул любить!{20}

любимая мелодия мадам фон Зект… может быть, слегка устаревшая, но довольно приятная… особенно в этих старинных стенах… парча, бархат, витые шнуры, помпоны, высокие лампы, огромные абажуры…

Вы не поверите…

теперь Эмери!.. сын английского министра… если наш Константини – почти Геркулес, то Эмери скорее хрупок… джентльмен… денди… о, безо всякой претенциозности!.. ладно… раз они поют, тогда вперед… а этот аккомпанирует себе сам!..

Мадмуазель д Армантьер, не так ли?

Мадмуазель д Армантьер!

Голос у него внушительный… он мог бы быть «басом»…

Мадмуазель д Армантьер…

hasn’t been kissed for forty years![13]{21}

А мадам фон Зект и с Мадмуазель д Армантьер не оплошала!.. она решительно бросается к клавишам!.. за другое пианино!.. пусть все немного встряхнутся!.. и тоже подтягивают!.. припев!.. по-французски!.. по-английски… представляете, какая идиллия…

Но тут я замечаю, что кто-то там, вдалеке, делает мне знаки… из вестибюля… это же Шульце… о, ему я ничего не скажу… мы вообще слишком много болтаем… я направляюсь туда… куда он меня ведет… коридор… другой… к крайнему крылу отеля… «гостиные для приемов»… куда никто никогда не заходит… одна гостиная «Privat»… он садится… я тоже… пусть он говорит…

– Доктор, все это скоро закончится! вы конечно в курсе…

– Вовсе нет, мсье министр!.. я ничего не видел! ничего не слышал!

– Вы избрали верную линию поведения, доктор! пусть так! допустим!.. тем не менее, я вынужден вас предупредить, что все комнаты этого отеля должны быть сегодня же ночью эвакуированы!.. сегодня же ночью!.. очищены к завтрашнему утру: до полудня! Приказ Министерства!.. никто из этих людей больше не должен оставаться в Баден-Бадене… у вас много больных?.. я хочу сказать: лежачих больных?..

– Двое… быть может…

– Их отправят в больницу… мадам фон Зект тоже должна уехать…

– Тоже в больницу?

– Куда хочет!.. хоть в сумасшедший дом… она же сумасшедшая… за ней придут сегодня вечером… только не говорите ей ничего!..

– Хорошо, мсье Шульце!..

– А вы, доктор, вы, в соответствии с моими инструкциями… вы направляетесь в Берлин, в Reichsarztkammer[14]… там вами займется профессор Харрас… завтра утром вы сядете на военный поезд… я сам отвезу вас на вокзал… лично!.. только ничего не говорите… никому!..

– О, будьте спокойны, мсье Шульце! а свою жену я могу с собой взять?.. и еще кота?.. и Ле Вигана?

– Конечно! само собой!

– Но больше никого, вы меня слышите?.. и ни с кем не прощайтесь… сегодня вечером я пришлю вам обед на троих прямо в комнату… и еще дорожную корзину… а завтра на рассвете будьте готовы!.. часам к пяти!..

– Хорошо, мсье министр!

А те, там, в другом крыле, как ни в чем не бывало… продолжали музицировать… их было слышно… немного… теперь они наслаждались пением другого исполнителя… на сей раз немца… очень красивый голос…

Vater! o Vater!

Шуман… больше я никогда не видел этих беженцев из Баден-Бадена… не так давно я узнал, что Эмери был повешен в Лондоне… такой уж это город – Лондон… аккордеон… топор… а между ними – псалом…

Надо сказать, что мы покинули улицу Жирардон не под звуки фанфар, а заваленные «крошечными гробиками»{22}, и с того самого момента наши дела пошли под откос… я знаю, что у множества безмозглых типов, находящихся под постоянным воздействием алкоголя, никотина и газет, подобные предупреждения вызывают презрительную ухмылку! даже столь серьезные!.. еще бы! трезвоньте громче, чем при Лубе