Самое ужасное начиналось по ночам. Лачуги из тростника, турбазы, отели в аэропортах или платиновые дворцы, как на сей раз, – это уже не имело значения. Бессонница никак не соотносилась с качеством простыней.

В начале своего турне Эйч Пи всегда старался обзавестись компанией. Больше всего его устраивали смешливые девчонки с рюкзаками, которых он легко цеплял на вечеринках у лагерного костра и которые были в состоянии болтать всю ночь.

Позднее, досыта объевшись бессмысленными ночными разговорами и ресторанными версиями песен типа oooh baby baby it’s a wild world[9], он стал ограничиваться тем ассортиментом, который можно было найти, спустившись в бар отеля.

Но к этому моменту он уже почти забыл, что такое человеческая близость.

Вместо этого дело обычно кончалось курением травки и унылым онанизмом под весьма разнузданные фильмы для взрослых – его угасающее половое влечение требовало все большей стимуляции. Затем полуостывшая еда, принесенная рум-сервисом прямо в номер, под какой-нибудь второразрядный блокбастер, пока он не впадал в состояние, хотя бы отдаленно напоминавшее сон. Серое помрачение сознания, среди которого его фантазия уносилась прочь по одной ей ведомым дорогам, изучая места, о существовании которых он предпочитал бы не вспоминать.

Оставалось лишь осознать, что его сны постепенно превращаются в…

Проклятье!

Хотя она заметила автоматы еще до того, как кортеж остановился, запах, ударивший в ноздри Ребекки, был таким мощным, что она на пару секунд чуть не забыла о них.

Это была сладковатая плотная волна запахов от огромной массы плотно спрессованных человеческих тел, мусора, сточных вод и тлена. Вонь она ощутила еще вчера, когда они проводили рекогносцировку транспортных путей, однако сегодня стало намного жарче, и от жары все засмердело во много раз сильнее.

Толпа плотно обступила место их остановки, сотни взбудораженных людей навалились на пластиковые ленты, натянутые с целью удержать их на расстоянии.

Солдаты нервно переглядывались. Их руки сжимали приклады, а ноги неуверенно переступали туда-сюда по красному щебню.

Шесть автоматов и столько же солдат в неуклюжей камуфляжке с пятнами пота и в стоптанных ботинках. Их начальник, куда более прилично одетый офицер в зеркальных солнечных очках, требовательно махнул ей рукой, показывая, чтобы они разгружались. В кобуре, висящей у него на правом бедре, лежал пистолет – это означало семь стволов, не считая их собственные.

Офицер жестикулировал все нетерпеливее, поскольку Ребекка медлила, однако она игнорировала его. Женщина застыла, держа дверь машины открытой, в то время как Каролина Модин, ее водитель, ждала за рулем, не выключая мотора.

Ребекка услышала, как хлопнули двери сопровождающей машины, и бросила быстрый взгляд через плечо. У нее за спиной выросли Йоранссон и Мальмен. Ни один из мужчин не проронил ни звука, однако выражение их лиц ниже солнцезащитных очков ясно показывало их отношение к происходящему.

Толпа шумела все громче и все сильнее наваливалась на ограждение, отчего убогие столбики, поддерживающие пластиковые ленты, начали подаваться. Ребекка улавливала отдельные слова по-английски.

Help us… No food, no doctor…[10]

Солдат, стоявший ближе всех к ней, нервно облизнул губы, поигрывая предохранителем своего автомата.

Щелк-щелк.

На предохранителе – снят с предохранителя.

Безопасный – опасный.

Капля пота скользнула вдоль ее позвоночника.

За ней еще одна.

– Ну, чего мы ждем, Нурмен?

Сухощавый советник посольства Глад вышел из автомобиля с другой стороны и тоже оказался у нее за спиной.

– Пресса ждет, надо начинать. Мы и так запаздываем.