На следующий день Ляля и Неля, как все нормальные девушки, отправляются в поход по магазинам, положив в карман – из экономии – только по семнадцать рублей.

В ЦУМе сразу купили Ляле юбку дешевенькую, но симпатичную, в желтую и черную полоску «елочкой» (старшая сестра сморщила бы губы: «Безвкусица»: ничего не понимает). В газетном киоске набрали открыток с цветными фото популярных артистов – здесь, к их изумлению, такие открытки продавались свободно.

Дома разложили их на кровати, вдоволь налюбовались и залепили всю стену, едва не поссорившись из-за Янковского. Потом Ляля примерила юбку – сначала с желтым свитером, потом с водолазкой. Решили, что с водолазкой гораздо лучше.

Потом пообедали, то есть попросту вскипятили чаю и пожевали хлеба с сыром и вареньем. Потом, переодевшись в тренировочные костюмы, шлепая крепкими белыми пятками, выскребли и вымыли комнату. Неля вытянула «Нiчь яка мiсячна, зоряна ясная», и Ляля подхватила. Выбили дорожки, вытащили из дровяника кровать-полутораспалку, красиво застелили хозяйкиным бельем, пахнущим сердечными каплями и хранящим складки от многолетнего лежания.

Уборка была закончена в восемь вечера. Ляля с Нелей быстренько привели себя в порядок, подкрасились (по возможности умеренно) и направились к вокзалу, взявшись под руку.

5.

Над знакомым бетонным зданием светились огромные неоновые буквы. За толстой стеклянной стеной было видно, как на первом и втором этажах ходят пассажиры, стоят в очереди у касс. От фонарей у площади было светло, как днем. Стаей кучились легкие «волги» с изумрудными огоньками у стекол.

Сегодня было свободнее, чем день назад, и сестры быстро нашли пустовавшее местечко, точно не зная, с чего же им начинать. Слева на подстеленной газетке дремал старичок. Против них сидела пожилая женщина с круглым мягким лицом. У ее ног стояли чемодан и хозяйственные сумки. Рядом мальчик лет четырех раскачивал ногами в крохотных ботиночках, вертелся и приставал: «Бабуля, а, бабуля…»

Увидев двух совершенно одинаковых девочек в ярко-зеленых курточках и узких брючках, малыш так и застыл. Он, отталкиваясь ручонками, как ластами, сполз с сиденья, подошел ближе и встал перед сестрами: Он сосал пальчик и изумлялся все больше.

– Ишь, хорошенькие какие, – любуясь, сказала женщина. – Вы, дочки, на какой поезд сидите?

– Мы ни на какой, – теряясь, сказала Ляля.

– Мы встречаем, – перебила Неля. – Барнаульский. А вы?

– У меня поезд, милые, только в шесть утра, – пожаловалась женщина.

– Ага, транзит. И родных нет в городе? – подозрительно обрадовалась Ляля.

– И родни нет, откуда ей здесь взяться. Дочка вызвала – к себе жить насовсем. За военным она, дочка-то, вот и колесит. Видано ли дело: дитя три года в глаза не видела, – сокрушалась женщина, переводя беспокойный взгляд с сумок на чемодан, с чемодана на внука и в обратном порядке.

Неля с пониманием кивала головой. Подтолкнув сестру локтем, она сказала беспечным голосом:

– А вы бы могли переночевать у нас – если, конечно, не против.

– Разве ж родители пустят? – засомневалась женщина.

– А они сейчас.. в отпуске. Мы одни… Это рядышком совсем, у вокзала.

– Во-он оно как, – прищуривая недобро глаза, и совсем другим, ехидным голосом протянула женщина. – К себе, значит, зазываете?

– Ну да, – продолжала объяснять ничего не замечающая Неля. А ничего не замечала она потому, что самозабвенно радовалась не столько успешному исходу задуманной операции, сколько своей доброте и доброте сестры, и радовалась за женщину и ее внука, которым не придется мучиться сегодня ночью под жужжащими лампами; и за всех тех радовалась, кого сестры облагодетельствуют в ближайшие ночи. – Тут близко, даже такси брать не нужно. Я помогу донести чемодан, а Ляля возьмет малыша на руки.