– Как? – изумлённо вскрикнула Лотта.

– Что ты имеешь в виду? – недоверчиво поинтересовалась Иоганна. – Конечно, веришь.

Франц покачал головой, по-прежнему улыбаясь.

– Боюсь, что нет. И в Бога тоже, если на то пошло. Во всяком случае, на данный момент я придерживаюсь этой версии – не уверен, что какое-либо божество действительно существует, и не сталкивался ни с чем, что могло бы меня переубедить.

Иоганне вспомнились жаркие, но дружеские вечерние дебаты между Францем и отцом; она не чувствовала, что обладает достаточным интеллектом или интересом, чтобы в них вмешиваться, но сейчас в памяти всплыли слова Франца о том, что все знания основаны на логике и для всего нужны доказательства. Но разве существование Бога – не самое логичное, что только может быть?

– Как можно не верить в Бога? – воскликнула Лотта, вновь широко раскинув руки. – Да ты только посмотри вокруг!

Франц медленно обвёл взглядом прекрасные горы, снежные пики вдалеке, холмистые поля, всё ещё зелёные благодаря «струнному дождю».

– Что ж, я признаю, – наконец сказал он, – здесь в Бога верить проще, чем в других местах.

Лотта покачала головой.

– Ты так много теряешь, – пробормотала она печально и ушла в хижину. Франц повернулся к Иоганне и тихо спросил:

– Ты расстроилась?

Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. Больше всего она была удивлена. Ей ещё не доводилось встречать никого, кто не верит в Бога, кто не посещает мессу, кто исчисляет время не в церковных праздниках и постах, кто не молится часы напролёт. Её вновь пронзило осознание, насколько же они разные. Она будто стояла на краю пропасти и только теперь увидела, как непрочно и шатко её положение.

– Не знаю, – наконец призналась она.

– Может быть, если бы ты увидела что-то из того, что видел я, ты бы тоже перестала верить в Бога, – тихо заметил он.

– Иоганна, Франц, идите есть! – крикнула Хедвиг. Повернувшись, не в силах ответить на его слова, Иоганна побрела в хижину.

Декабрь 1936

Биргит стояла в дверях захудалой кофейни, тёплый запах сигаретного дыма и кофе окутывал её дымящимся облаком. Шёл ледяной дождь, и по дороге от Гетрайдегассе до этой кофейни, расположенной в менее благополучном районе Элизабет-Форштадт, рядом с железнодорожной станцией, её пальто вымокло до нитки.

Человек за барной стойкой поймал ее взгляд и слегка кивнул. Биргит кивнула в ответ, прежде чем отвести взгляд; её распирало чувство, похожее на гордость. Сегодня она пришла сюда в третий раз, и второй раз – уже как своя.

Она закрыла за собой дверь и, высоко подняв голову, пробралась мимо столов и проскользнула в маленькую комнату в глубине, дверь которой была завешена зеркалом, так что её было едва видно.

В этой комнате воздух был ещё более спёртым, чем в самой кофейне, она была битком набита шаткими столами и стульями и пропитана запахом пота, дыма и шнапса. Когда она вошла в комнату, несколько человек взглянули на неё – мужчины в грязных комбинезонах и куртках железнодорожников, несколько измученных продавщиц и подёнщиц, зарабатывавших свои жалкие гроши шитьём, стиркой или уборкой. Начав посещать собрания, Биргит открыла для себя совершенно новый мир, нисколько не похожий на уютный магазинчик на Гетрайдегассе, и она была этому рада.

Биргит была очень испугана, впервые идя через весь город на собрание, куда её пригласила та женщина дождливой ночью, когда избили Яноша Панова. Она даже толком не знала этой части Зальцбурга, где располагались ветхие многоквартирные дома и склады, разве что изредка проходила мимо по дороге к главному вокзалу. Она медленно брела по тротуару, боясь, что к ней пристанет кто-нибудь из грубых людей, спешивших по своим делам, и её тянуло к привычному спокойствию Гетрайдегассе.