Мне нужно вымыть это, говорит мама после секундной заминки. Идем со мной на кухню?

Кухня слишком маленькая для нас троих. Сентябрь забирается на стойку и сидит с хмурым видом. Мама закрывает пробкой раковину и открывает кран. Глядя на нее, я вспоминаю вечер книжной презентации. На маме было золотое платье и красные туфли с бархатной лентой, обвивавшей голени. Щеки горели от вина, она обнимала нас обеих за плечи. В полночь она сняла туфли в пабе и стояла босая, разговаривая с кем-то из книжного магазина. Сентябрь придвинула лицо вплотную к моему уху и сказала: «Она выглядит богиней». Мы тогда любили ее, прилежно, нескончаемо, как, пожалуй, нечасто любим. В основном она просто где-то рядом. В основном она нам просто мать и не сильно отличается от мебели.

Дом бормочет вокруг нас. Вода кашляет из крана. Мама оставляет наши взгляды без внимания. Она моет и передает вещи мне, и я вытираю их и отдаю Сентябрь, чтобы она убирала их в буфет. Я хочу сказать маме, как мы сожалеем, правда, сожалеем о том, что случилось в школе и что, может, мы могли бы пойти вместе на пляж или поужинать. Я хочу, чтобы Сентябрь тоже это сказала, и когда я смотрю на нее, она пожимает плечами и говорит, мам…

Мне просто нужно немного времени, говорит мама. Я чувствую, как слова прорывают тишину. Я чувствую их руками и лицом. Мама откладывает полотенце и поворачивается к нам. Я всегда буду любить вас, говорит она. И если я вам нужна, вы знаете, где я. Но мне нужно немного времени. О’кей?

Мы киваем, и она уходит.

Я пью сок из очередной персиковой консервы, а Сентябрь готовит мне пасту и повидло, и я съедаю это, сидя на стойке. Сентябрь говорит, она не хочет, а я все еще такая голодная.

А еще что-нибудь есть?

Она цокает языком, но вскрывает новую консерву, на этот раз грушевую, и я съедаю все. Мне кажется, моя кожа обтягивает скелет, так что суставам больно, и она вот-вот разойдется на скулах.

Мы пересмотрели, наверное, раз в двадцатый, серию «33», без звука, так что герои открывали и закрывали рты, как немые. Это наш любимый сериал. Одно из ранних творений Январь Харгрейв – нашего любимого режиссера – про двух женщин, патологоанатома и библиотекаршу – известных только по фамилиям. Хэдли и Белл расследуют странные происшествия в отдаленных местах, ходят на свидания с неправильными типами и по несколько раз за сезон умирают и возрождаются. Когда нам надоедает, мы смотрим передачи о природе. Нам нравятся ящерицы, рептилии, змеи, передвигающиеся по песку, приподняв голову и грудь. Нам нравятся мясные, плотоядные сцены, когда львы рвут газелей или леопарды ловят кого-нибудь, а потом развешивают туши на ветвях. Нам нравится спокойный голос Аттенборо, словно он держит под контролем все происходящее, и ни одно животное не шевельнется без его команды. Животные бегают и застывают, и плавают, и роют норы, и кормятся, и умирают. Мы тихо сидим на диване, дышим и перевариваем пищу, и чешемся, и греемся, а потом мерзнем.

Мне скучно, говорит Сентябрь, щипая меня за руку, отчего кожа тут же белеет.

Скучно только скучным, говорю я, передразнивая маму, и Сентябрь щипает сильнее, а потом показывает за мое плечо.

Давай наполним ее.

Я смотрю, куда она показывает. Там, на столе, где мы ее оставили, муравьиная ферма.

Она дырявая.

И что? Найдем немного изоленты. Давай. Поищи на кухне.

Я выдвигаю и задвигаю ящики, делая вид, что ищу. Я представляю, как ночью оттуда расползаются муравьи, и я просыпаюсь и чувствую, как они хрустят на простыни, подо мной. На холодильнике обойная лента, и там же стопка старых писем. Я стою и держу ее в руках, пока на кухню не заходит Сентябрь и берет у меня ленту.