Ваза эпохи Цинь отбрасывает полицейского в угол. С грохотом рушится этажерка с драгоценными статуэтками. Однажды я бывал здесь гостем. И помню, тогда многое бы отдал за возможность рассмотреть коллекцию получше…
Сейчас под моими ногами хрустит фарфор.
Я иду.
Я все ближе.
– Инспектор, вы, кажется, меня не очень любите?
Молчание.
– Вы правы. Не очень.
– Извините за любопытство, инспектор. Но почему?
– Я расследовал дело об убийстве в Крокет-виль.
Молчание.
– А, та бедная девушка…
– Какой-то ублюдок изнасиловал ее и убил… Какой-то очень богатый и влиятельный ублюдок, милорд.
– И что, инспектор?
– И ничего, милорд.
Мне на спину прыгает еще один. Я отпускаю меч, хватаю противника за запястья… с размаху бьюсь спиной о стену. Полицейский хрипит. Я делаю два шага вперед… отталкиваюсь и вновь – стена.
У полицейского вырывается стон.
Хватка его слабеет, он падает на пол.
Вперед!
Подбираю меч. Сжимаю рукоять двумя руками – из-под бинтов сочится желтая гниль. Запах, должно быть, жуткий…
Хорошо, что и запахов я тоже не чувствую.
Выстрел.
Сильный толчок в левое плечо. Я с трудом удерживаю равновесие. Боль появляется где-то в глубине руки…
В дверях, озаряемый вспышками молний, стоит человек с револьвером.
– Вы и есть Самтори?
У человека тонкое бледное лицо, темные волосы. Лорд Руперт собственной персоной.
Я делаю шаг вперед…
Выстрел.
Почему-то оказываюсь на коленях. Огонь горит внутри меня, вытягивает мне внутренности крюком мясника. Я отвык от такой боли…
Я – Гнилой рыцарь, но мне так больно!
Меч лежит передо мной на полу, среди стеклянных осколков.
– Вы уязвимы, – говорит лорд Руперт. – Что ж… тем хуже для вас, Самтори. Оборотень вы или нет – в моем револьвере серебряные пули. Но прежде чем покончить с вами, я хотел бы задать один вопрос…
Я молчу. Надо попробовать дотянуться до меча. Успею ли? Проклятый ублюдок неплохо стреляет.
– …один вопрос. – Руперт подходит ближе. Ступает он мягко, с грацией уверенного в себе хищника.
Мы смотрим друг другу в глаза.
– Спрашивай, – едва слышно сиплю я. От моего горла мало что осталось. От меня вообще мало что осталось. Лепра – страшная вещь.
– Она… – говорит Руперт. Глаза его мерцают. – Она не придет?
Какой-то ублюдок изнасиловал ее и убил… Какой-то очень богатый и влиятельный ублюдок, милорд.
Выстрел.
Глаза Руперта на мгновение расширяются… Потом Руперт падает.
За его спиной стоит окровавленный инспектор с револьвером. Он весь перекошен. Похоже, я сломал ему пару ребер…
Пожар в животе становится невыносим.
Полицейский вновь поднимает револьвер. Черное дуло смотрит на меня.
– Мои люди утверждают, что вы призрак, – говорит инспектор. – Это правда?
Если есть зло, должна быть и сила, которая от зла защищает? Должны же, мать их так, быть рыцари?!
Я улыбаюсь. Впервые за долгое-долгое время…
Эльфы на танках
– Тьен а-Беанелль, – сказал Дмитр, не открывая глаз. В левом виске билась жилка. – Танцующий в лучах солнца. Красиво, а? Одуванчик по-нашему. Вторая бронетанковая… там у них каждый батальон – по цветку называется…
– Эльфы?
– А кто еще? Пиши, Петро. Танковый батальон проследовал в направлении… сейчас, сейчас… поднимусь повыше… в направлении Оресбурга… записал?
– Ага.
– Не ага, а «так точно». Что написал?
– Посадили вторую грядку настурций, урожай повезем тете Оле. Целую, Фима.
– Молодец.
…Выйдя из транса, а точнее, вывалившись из него как мешок с овсом, Дмитр заставил себя открыть глаза. Мир вокруг качался. Сбросив с себя надоедливые руки (держи его! ну что ж ты! покалечится еще! держи!), сделал шаг, другой. Белый снег, черные проталины, темно-зеленые, почти черные ели… И бледно-голубое, совсем уже весеннее небо. Дмитр понял, что лежит. Над ним склонились двое. Потом подняли… Потом понесли…