– Прости, – сухо сказал Алан. – Прости, если напугал. Сон, совершенно дурацкий. И голова. Кажется, я немного простудился ночной прогулкой, вот глупость! Ты давно проснулась? Чаю хочется, крепкого, сладкого, с малиной.

– Нет у нас малины, ты уж извини, – огорчённо сказала Лиска-Мэрил. – Но чай сейчас будет. Зелёный? Может, таблетку дать?

– Две. И чай погорячее.

Она слезла с кровати, прошла на кухню, и он с удовольствием проводил её взглядом, рубашка её так задорно колыхалась, приоткрывая трусики. Эх, Мэрил… Ему вдруг страстно захотелось, чтобы она была счастлива. С ним. Да, только с ним. Но что он может сделать? Что зависит от него, кроме бережного отношения и уважения? Водевиль!

– Может быть, бутерброды будешь, тосты?

– Спасибо, только чай! – отозвался Алан.

Появилась грациозная Лиска, пританцовывая, поставила поднос на прикроватный столик, две кружки, тарелочка с бутиками, две таблетки.

– Еда для меня, раз ты отказался. Передумаешь, поделюсь.

Села в ногах, придвинула столик. Алан кинул таблетки в рот, с удовольствием отпил чай.

– У тебя дел по дому много?

– Какие дела? Обед приготовить, это пустяки. А ты что-то интересное можешь предложить?

– Не знаю. День свободный, если из института не позвонят. Можешь тиранически мной распоряжаться. Я пока в интернете поковыряюсь. Потом Бену позвоню.

Мэрил откусила бутерброд, с удивлением посмотрела на него, довольно хмыкнула:

– Вкусно, люблю сыр! Зря отказываешься. Вчера мама звонила, спрашивала про наши дела, про планы. А какие у нас планы? Ал, может быть в самом деле что-то такое спланируем? Все люди строят планы на будущее, только мы живём, как одуванчики, ветер дунет, и улетим.

– А у них как дела? Порядок?

– Всё по прежнему, не болеют, стареют потихоньку, на огороде ковыряются, в гости ждут, но это, наверное, не скоро?

– Ты-же знаешь, от меня не зависит. Но следующим летом я отпуск обязательно выбью, сколько можно!

– А ты знаешь, Маринка у Бена рожать собирается?

– Знаю.

– Счастливая!

– Странное представление о счастье, счастье в воспроизведении себе подобных.

– Это ты странный. Ведь это творчество. Не в воспроизведении, а в воспитании, ведь человека делаешь, это интересно. И ответственность, конечно.

– Ладно, к чему эти разговоры. Придёт время, подумаем и об этом.

– А почему не сейчас?

В самом деле, почему? Почему он не хотел об этом думать? Тем более решать. Ведь решение – это изменение. Изменение всего в жизни, это граница, за которой будет всё по другому, не зависимо от самого решения.

– Наверное, я боюсь?

– Вот казус! Чего боишься? Нельзя бояться того, чего не знаешь, чего не чувствуешь, чего никогда не было в твоей жизни. У каждого своё. Это жизнь, и надо просто определиться, чего надо бяться, и почему надо бояться. А может быть и бояться на самом деле нечего? Я понимаю, ты не хочешь лишиться размеренности, отказаться от каких-то привычек, привязанностей, но ведь появятся другие, не менее интересные и приятные.

– Ты думаешь? Вообще, к чему этот разговор? Ты хочешь детей?

Лиска задумалась, накручивала локон на палец, покусывала губки, наконец пожала плечами:

– Ты прав. Я не знаю. Наверное ещё не готова, как тот цыплёнок-гриль. Надо ещё пожить, оно само должно определиться. Мы многое решаем, неизвестно зачем, а потом оказывается, что поспешили, не предусмотрели, не предвидели то, что должны были предвидеть, а оно само напрашивалось. Ведь люди часто себя ругают, а исправить уже ничего нельзя.

– Твоими устами… Простая сермяжная женская мудрость. Как там ещё? В общем, как приготовишься, ставь на голосование. Ты умница, я тебе доверяю. Это я дурак, и ты почаще мне об этом напоминай.