Дуры живут долго; я замотала бинтом жалкие раны на запястьях и стала жить дальше.

Тогда я впервые заметила, что больно не мне, а другой мне. Не знаю, когда и как она появилась, но, когда я ее заметила, мы стали дружить. Это не как у шизофреников с множественным расстройством, где личности не знают друг о друге. Мы знаем. Иногда я главная, иногда она главная. И мы разные. Я мягкая и добрая, отзывчивая и внимательная. Она жесткая и грубая. Я людей люблю. Она их троллит. Я жалею, она наказывает. Я не знаю, кто из нас тень. Когда я гуляю с собаками и вижу свою тень в свете фонарей, то мне кажется, что этот темный силуэт добрее меня. Это значит, что я где-то посередине между ними. И, может быть, меня давно нет и я себе снюсь.

Была еще одна смерть.

Зимняя Москва не самое позитивное место на земле, особенно когда ты в депрессии. Депрессия – странное слово. De-press. Нет сопротивления. Так и есть. Лежишь себе, и все пофиг. Что воля, что неволя… Пьешь, куришь и практикуешь по Пелевину неработающий телевизор. Но социум орет прямо в мозг иди работай!». А зачем? Смысл какой? А смысл есть. Жизнь длиннее депрессии. Вот и весь смысл. Жизнь длиннее любого события в ней, и эта череда последовательных во времени и пространстве переходов – любовь, дети, родители, работа, повышение в должности, деньги, развод, смерть других – это и есть длина жизни. Тебе повезло, если в твоей жизни много этого. Возникает ощущение длинной, и бурной, и насыщенной жизни, полной всяких переживаний. Всю эту бессмыслицу действий знал мужик, который снег на крыше чистил. Сначала он сбросил лопату вниз, а потом встал на край, раскинул руки как крылья и полетел. Я смотрела. Это было быстро. Всего пять этажей, и на грязном московском снегу – лужа. Красная. Но мне все равно, и я не потеряла чувство красного, как в том кино с Брюсом Уиллисом. Красная лужа на грязном снегу, и рядом валяется лопата. Не знаю, когда его убрали.

А потом умер папка. Я его, наверно, любила. Он позвонил, когда я прилетела из Доминиканы, и сказал, что все нормально. Конечно, это было не так. Он болел. У него был рак. Это бич нашего века. А может быть, мода. Если нет рака, то странно, почему человек умер. Ведь рака не было. Не знаю, от чего умирали люди раньше, когда не было рака. Как это: умирать от старости? Наверно, человек просто отдаляется от жизни. Неинтересно, не трогает, не цепляет. Начало взгляда со стороны. Конец эмоций. Когда эмоций еще много и планы есть, тогда приходит рак и забирает планы и эмоции, потому что ресурсов все равно не хватит на осуществление задуманного, чего зря человека мучить. Узурпатор жизни.

У папки был рак. Быстрый. Всего за год. Он умер один. Я вижу, как он лежит без сил в заваленной хламом квартире. И рак говорит ему: «Это все, Бро! Ты иссяк. ФСЁ!» И папка закрывает глаза. И вот его нет больше. Тихо. Есть кремация, есть урна с прахом, есть квартира пустая. Я опоздала на 12 часов. Вчера я с ним говорила по телефону. А сегодня утром его нет. Опоздала. Больше никогда. Был, нет, я знаю.

Портреты.

Саша.

Есть у Николая друг в Оренбурге, владелец бензоколонок. Простой русский миллионер. Они дружат со времен «Керосинки». Маленький, коренастый, всегда знает, что хочет и как это получить. Сейчас ему не хватает духовности и он ушел в религию.

У нас в Доминикане квартира, и друзья приезжают в гости. Саша не исключение. По утрам он молился ровно в назначенное время, потому что это была групповая молитва. В России с ним молились другие. Усиление эффекта. Синергическая молитва. Иногда приходилось его ждать. Нам было не в напряг: океан, солнце, маньяна – НА. Почему бы и не подождать. Да и, в принципе, мы транкило-хенте. Но, как известно, границы имеет все.