Ремарка. Симптомы у вас во время нахождения здесь будут спрашивать раз 40 – стремление утомить пациента, вызвать у него раздражительную реакцию или вообще спровоцировать молчание так же есть метод проведения экспертизы.

–Во время мании вы продуктивны?

–Супер-продуктивен.

–Теперь опишите симптомы ваших депрессий и их среднюю длительность.

Описываю.

–Понятно. Что ж, понаблюдаем вас, с вашего позволения, побеседуем с вами еще не раз, все внимательно изучим и проверим – с особой тщательностью, так как экспертиза у вас по счету четвертая…

–Пятая.

–Тем более. Значит, требования к ней повышенные, надо проявить особую внимательность, дабы исключить ошибку – чтобы сделать ее последней для вас. Согласны?

–Всецело.

–Какие-нибудь вопросы к нам есть?

–А пораньше никак? Обязательно месяц?

Горестно, кажется, с пониманием глядит в глаза и качает головой.

–Никак. Крепитесь.

Вообще надо сказать, что обычно на этих первичных осмотрах на подэкспертных повышают голос, начинают уличать их во лжи и симуляции, пугать – повторяю, резкая смена обстановки должна шокировать человека, вывести его из равновесия, чтобы он не мог играть, а показал экспертам свое истинное лицо, и эксперты, в свою очередь, делают для этого все возможное. Со мной такого не было. Не знаю, почему. Может, и правда ей жалко меня стало – все-таки пятый раз уже по каталажкам таскают.

Говорит она с вами одна, присутствующие интерны для видимости, «для страху», хоть иногда и бросят какой-нибудь дежурный вопрос. У меня, например, спросили, лечился ли я литием. Я ответил, не растерялся. Теряться нельзя – почему, я уже говорил.

Потом – обратно в палату. Слушать шум. Главный носитель которого здесь (да и вообще центральный человек в палате, без которого не обходится ни одно мероприятие, включая прием пищи или просмотр телепередач) – это Тимур. Он читает громко рэп, декламирует матерные стихи, поет – в общем, борется с подавляющей тишиной как может. Потому, видимо, что самый молодой и оттого самый уязвимый обитатель этого, никак не предназначенного для людей, учреждения.

Тимур Иматов, 16 лет:

–Ты за что здесь?

–Да вообще ни за что! Приятель мой, придурок конченый, вечером, когда после соли гуляли, решил на машине прокатнуться. Закрытой. Каршеринговой, представляешь? Я ему, козлу, объясняю: она же с навигатором, отследят, найдут моментально, не получится ничего! Только отворачиваюсь поссать, гляжу – он уже за рулем сидит. Стекло выбил и сидит. Сигналка, что ли, не сработала…

–И что?

–Да ничего. Подтолкнул машину, конечно. Чисто прокатнуться – с горки съехать. Там горка как раз была. Ну и кто бы знал, что под этой, мать ее, горкой, мусора стоять будут?! Нет, конечно, много мне не дадут, я ж малолетка. Просто вот приходится тут тусоваться. Вообще следак сказал – херня, в больничке немного полежишь и все, ничего не говорил про то, что здесь дурдом самый настоящий. Ну, ничего, в воскресенье мама передачку принесет, все повеселее будет.

–А кто у тебя мама?

–Мама? Повар. А батя у меня раньше на стройке был, бригадиром. А сейчас закладчик. Бабла немерено. Домой заходишь – духан такой стоит, хоть окна открывай. А окна откроешь – сразу на запах такое количество чаек понабежит, поналетит… Нет уж. Лучше самим все скурить. Правда, батя не дает – ему же надо закладки делать. А я потом эти закладки ищу. Чайка то есть, шкуроход. Ну не только его закладки, все остальные. Я же места свои знаю – у нас весь район такой, просто места надо знать. Вся Соколиная гора в наркоте по уши. Можно и без бабла спокойно прожить, и соли найти, и фена, и травы, и даже герыча. Я один раз нашел… потом, правда, на соль сменял… Все, говорю, без бабла можно – на такси даже ездить.