– Конечно, мистер Бэнкс. Даже я не смог бы изложить яснее, – ответствовал аристократ.

– Так, что Вы имеете нам сообщить по поводу предъявленных требований? – устремил взор на ответчика судья.

– Только что, Ваша честь, прозвучало более чем подробное изложение событий…, – начал господин в соломенной шляпе.

– Так Вы признаете требования господина Злогфрида? – с надеждой произнес мистер Бэнкс.

– Увы, нет, – под недовольное «хм» судьи и презрительный «кхм» аристократа ответил хозяин лавки, – я сделал бы это с превеликим удовольствием, будь в данном требовании упомянуто хоть что-то правдивое, кроме наименования переулка. Но дело, конечно же, не в этом…

– А в чем же тогда? Будьте так любезны пояснить суду и, по возможности, сделайте это в предельно сжатой форме, – сверившись с карманными часами произнес судья Бэнкс, чей мысленный взор в данный момент был устремлен на сытный обед, ожидавший его в ресторанчике неподалеку.

– Именно это я и намереваюсь сделать. Ведь отнимать у Вашей чести обеденное время было бы непростительно с моей стороны, учитывая, что нынешний судебный спор, как и все предыдущие, уже предрешен, – добродушно ответил господин в соломенной шляпе, поймав на себе подозрительный взгляд судьи.

– И действительно, это было бы вполне ординарное дело, если бы не одно «но»…, – продолжал ответчик, – дело в том, что это не я ничего не продаю, а у меня ничего не покупают. Что бы я не предлагал – спроса никакого. Потому и торговли нет.

– Возможно, ваши товары попросту не отвечают требованиям покупателей? – снисходительно спросил судья.

– О, нет, Ваша честь, боюсь, что дело обстоит как раз наоборот – покупатели не отвечают требованиям моих товаров, – заключил господин в соломенной шляпе, и в зале вновь забурлило.

– Не вижу никакой логики в том, что вы только что сказали, – неодобрительно произнес мистер Бэнкс.

– Сперва я тоже так решил. Ведь как-то нелогично выходит, что господин Злогфрид ничего не собирается делать со своим коварством, мистер Пэнс – со своей жадностью, а его сын – с лицемерием…, – заявил хозяин лавки под ругань аристократа.

– Невозможно допустить! – воскликнуло в унисон семейство Пэнсов.

– Но тут я все понял, – словно не замечая нарастающего шторма, продолжал ответчик, – ведь о каком спросе может идти речь при такой безысходности, свалившейся на этих несчастных людей!

Судья Бэнкс пребывал в растерянности.

– С самого детства господин Злогфрид не знал любви. Не знал он, что такое родительское тепло и забота.

Если бы не приставы, аристократ наверняка добрался бы до обидчика и использовал свою трость не по назначению.

– С ранних лет, хоть и будучи обеспечен всем необходимым, – не обращая никакого внимания на агрессию, продолжал хозяин лавки, – он буквально был брошен своими родителями в окружении слуг, котором не было до него никакого дела. Все, что малыш мог слышать от своего отца редкими поздними вечера, что нынешний парламент никуда не годится, и раньше порядки были куда лучше. Мать же ребенка предпочитала званые обеды обществу своего сына. Единственным утешением мальчика было смотреть через окно, как на улице играли соседские дети. Но вскоре и эта последняя отрада превратилась для него в проклятие. Ведь любые контакты с простолюдинами ребенку были категорически запрещены!

Господин Злогфрид стоял, не шелохнувшись, а лицо его приобрело бледный оттенок.

Мертвая тишина воцарилась в зале суда.

– Но не менее грустную историю мы услышим, если обратим свой взор на семейство Пэнсов, – продолжал ответчик, – глава семейства – почтенный господин Пэнс, будучи управителем местного прихода, не был готов делить церковные пожертвования с нуждающимися. Чего уж говорить о душевном тепле и любви, которые он не отдал своей почившей супруге и Пэнсу-младшему. Даже стоя перед ложем умирающей жены, господин Пэнс не смог проронить слезу, как ни старался. Жадность и безразличие иссушили его душу. А как Пэнс младший нуждался в отцовском тепле! Но все, что смог дать своему отпрыску господин Пэнс, – это ледяное сердце и звон монет, который заглушил отзвуки душевных струн.