попали в его стихи не столько из словаря народных сказок и песен, сколько из словаря символистов (вспомним хотя бы зачин стихотворения Федора Сологуба 1897 года “Чародейный плат на плечи…”). Следы прилежного усвоения символистской концепции двоемирия и символистского тяготения к многозначной и обобщенной образности можно обнаружить в, казалось бы, самых неожиданных фрагментах стихов Есенина этого времени. Например, в финале его перевода из Тараса Шевченко:

В оригинале строка “И в небе темно-голубом…” отсутствует; ее символистский колорит скорее всего внесен переводчиком.[107]

Сергей Есенин (отмечен стрелкой) на занятиях кружка самообразования работников типографии Товарищества И. Д. Сытина. Первая справа во втором ряду – Анна Изряднова Москва. 1914

Можно также вспомнить есенинские агитационные стихи, написанные в связи с начавшейся в августе 1914 года Первой мировой войной. Религиозные метафоры здесь явно навеяны младшими символистами:

В экспериментальном есенинском “Сонете” особенно отчетливо слышится влияние Блока, и в частности его лунных “Стихов о Прекрасной Даме”[108]. Этот сонет Есенин опубликовал лишь однажды (вероятно, сознавая степень его подражательности) – в февральском номере казанского журнала “Жизнь” за 1915 год:

Не только поэтика символизма, но и символистская концепция жизне-строительства уже оказывает существенное воздействие на молодого Есенина. Едва ли не впервые он всерьез задумывается о своем внешнем облике: теперь он хочет выглядеть поэтом деревенской Руси. Анне Изрядновой, как мы помним, Есенин приглянулся в коричневом костюме и зеленом галстуке. Н. Ливкин портретирует его “в синей косоворотке”[109]. Характерный эпизод – Есенин изображает сельского парня в городском костюме – запомнился Д. Семеновскому: “Он дурачился, делал вид, что хочет кончиком галстука утереть нос, сочинял озорные частушки”[110].

Обложка московского журнала “Мирок”

(1914. № 1, январь)

И вот уже в мемуарах Е. Шарова Есенин предстает "в подержанной деревенской поддевке”[111], а у одного из посетителей поэтического вечера в университете имени Шанявского остался в памяти такой есенинский образ: "…Мальчик с золотой копной волос, одетый в розовую крестьянскую рубашку, вышитую крестиком. Я хорошо запомнил и его костюм, и его внешний облик” [112].

Первое известное выступление С. Есенина в печати – публикация стихотворения “Береза” в журнале “Мирок” (1914. № 1, январь)

О том, что все эти переодевания были не случайными, а входили в продуманную есенинскую стратегию поиска своего образа, свидетельствуют строки из письма Есенина к Марии Бальзамовой от 29 октября 1914 года. Это юношеское письмо выглядит тем не менее как прозаический набросок к предсмертному есенинскому "Черному человеку”. Прямо называя своим жизненным руководителем поэта-символиста Федора Сологуба, Есенин с удивительной откровенностью, хоть и несколько рисуясь, обнажает перед Бальзамовой едва ли не основное свойство собственной личности: отсутствие подлинного нравственного стержня, позволяющее примерять на себя любые маски в стремлении во что бы то ни стало полнее и эффектнее выявить разнообразные грани своего таланта. С указания на эту есенинскую черту многие годы спустя начал воспоминания о поэте хорошо его знавший Сергей Городецкий: "Есенин подчинил всю свою жизнь писанию стихов. Для него не было никаких ценностей в жизни, кроме его стихов”