Слухи тем временем дошли до царя, обронившего за несколько дней до этого в разговоре с Теляковским фразу о том, что «ведь князя Волконского травили» (группа Поленова)>10. Однако поведение Дягилева во время общей встречи у него дома Волконский счел поступком настолько резким, что «он считает невозможным дальнейшую с ним службу»>11.
1 либо 2 марта Волконский дает Дягилеву пятидневный срок для подачи заявления об увольнении – Дягилев не реагирует. Поленов и его соратники 5 марта еще раз заявили, что, если Дягилева назначат официальным постановщиком «Сильвии», они сами подадут прошение об увольнении. 6 марта Волконский пишет царю официальное заявление об освобождении Дягилева>12. В тот же самый день Волконский получил записку, в которой Дягилев сообщал ему о том, что еще раз изложил дело царю. Николай II будто бы сказал, что «Дягилеву ни к чему уходить»>13, и он, Дягилев, поэтому не собирается подавать прошение об отставке. Но когда Волконский получил эту записку, объявление об освобождении Дягилева от должности было уже опубликовано в «Правительственном вестнике».
Прежде Дягилев, возможно, допускал возможность собственного поражения, но никак не мог предположить, каким горьким оно будет. Даже в эту минуту он верил, что победит благодаря поддержке царя, что Волконского уволят, что великий князь возьмет на себя руководство императорскими театрами и передаст ему, Дягилеву, художественное руководство. Но когда 7 марта, еще не вставая с постели, он раскрыл газету, то прочел в рубрике «Правительственные новости» следующие жестокие строки: «Чиновник особых поручений С. П. Дягилев увольняется без прошения и пенсии по третьему пункту». Эта оговорка «по третьему пункту» давалась крайне редко, лишь в случаях неподобающего поведения или коррупции и махинаций>14 и означала, помимо всего прочего, запрет на государственную службу когда-либо в будущем>15. По мнению Бенуа, это означало, что Дягилев был «публично ошельмован» и что «он поражен, растоптан, смешан с грязью»>16.
Конкретные обстоятельства, которые привели к увольнению Дягилева в такой формулировке, остаются невыясненными. По мнению Теляковского, на этом якобы настаивал Волконский, чего не следует из официального поданного им рапорта об отставке.[112] По мнению Бенуа, это могло произойти из-за того, что делом об увольнении занимался некто Рыдзевский, временно исполнявший обязанности министра-генерала, а не сам министр барон Фредерикс. Увольнение по третьему пункту, вероятно, стало местью со стороны Рыдзевского, у которого, похоже, имелись с Дягилевым свои личные счеты. Подробности Бенуа не сообщает, в то время как в других источниках о Рыдзевском никаких упоминаний нет. Дягилев и сам чувствовал заговор в верхах, как это явствует из письма, отправленного им 10 марта Теляковскому. В этом же письме сквозит слабая надежда, что директор еще мог бы вернуть все на благоприятные рельсы:
«В сутолоке и страшной, невообразимой суете пишу Вам эти строки. […]
После нашего четырехчасового разговора не было сделано никаких попыток к выяснению этого дела, и для меня стало вполне очевидно, что вся эта “распря” была далеко не случайна, а вызвана давно обдуманным, вполне сознательным планом действий некоторой “невидимой руки”. Вы знаете, что при нынешнем положении дел играют роль самые разнообразные влияния, и в данный момент эти влияния были против меня. Это явно подтвердилось тем, что через два дня после нашего разговора я получил категоричное требование подать совершенно в отставку и еще через день новое подтверждение того же, но уже вполне официальное через контору за номером, где мне для подачи в отставку давалась одна неделя. Вы как человек служащий поймете, что значит в Петербурге в середине зимы чиновнику при директоре императорских театров, да еще столь “известному” декаденту получить из конторы приказание об немедленном удалении, да еще за №!! Все это, конечно, производит неимоверный скандал, и не знаю, в чью пользу! […]