Двоюродные братья сразу нашли общий язык. «Большую часть времени провожу с Димой, – писал Дягилев мачехе. – Много болтаем, он очень умный и интересный. Мы с ним во многих вещах сходимся»^>3. Философов с Дягилевым стали любовниками, но, когда в точности это произошло, неизвестно, скорее всего, уже после их поездки.[37]

Александр Бенуа дает понять, что Дмитрий уже в гимназии вступал в гомосексуальные отношения с некоторыми из своих соучеников, особенно с будущим художником Константином, или Костей, Сомовым, которому предстояло занять важное место в кругу Дягилева^>4. В дальнейшем Дмитрий стал серьезным публицистом и специализировался в основном на философских и литературно-критических вопросах. Его более поздние эссе написаны скрупулезно, без каких-либо смелых выводов – довольно сухие, но всегда продуманные, они были не лишены глубины. Такая сухость и скрупулезность характерна и для ранних его работ, включая дневники, – в отличие от писем Дягилева, всегда эмоциональных, полных грамматических неточностей и гипербол, чуть ли не истерических в своей театральности. В общем, удивительно, как эти два юноши могли сойтись.

Об их совместном путешествии многое известно, поскольку оба оставили о нем обширные свидетельства: Дягилев в переписке с мачехой, Философов – в своем дневнике. Вот как Дмитрий описывает приезд Дягилева в поместье: «В конце июня прибыл Сергей. Шумный, жизнерадостный. Он внес в Богдановское “дягилевский элемент”. Сережа быстро завоевал общие симпатии. Провоцировал маму, и она хохотала до упаду. Сережа сам гоготал, обнажая свои крепкие зубы. Любопытно было отношение папы к Сереже. Он с ним говорил мало, наблюдал. Но каждый раз, когда Сережа гоготал, смеялся сам и говорил: “удивительно милый у него смех”»^>5.

Заразительность смеха Дягилева отмечали многие. «Каждый раз, – пишет Бенуа, – когда он смеялся, вся “внутренность” его “пасти” раскрывалась “настежь”. Смеялся же Сережа по каждому поводу»^>6. Много лет спустя Жан Кокто сравнил улыбку Дягилева с оскалом «юного крокодила»^>7.

По дороге домой в Санкт-Петербург они заехали на могилу Пушкина, что было совсем недалеко от Богдановского. Дягилев «с неподдельным благоговением снял шапку и поклонился ей»^>8. В Петербурге они сели на поезд в Варшаву, чтобы оттуда ехать дальше в Вену. Как описал затем в своих записках Дмитрий, в дороге только и делали, что хохотали.

Несмотря на серьезные проблемы с деньгами, Дягилевы дали сыну в дорогу 1000 рублей, в то время как гораздо более состоятельные Философовы ограничились суммой в два раза меньшей^>9.

В Вене Сергей впервые посетил оперный театр. В Венской опере восемнадцатилетние юноши слушают «Свадьбу Фигаро» Моцарта, «Севильского цирюльника» Россини, вагнеровских «Лоэнгрина» и «Летучего голландца», а также вердиевскую «Аиду». Сергей в первый раз в своей жизни смотрит балет – «Die Puppenfee».[38] «Мамочка, не смейся надо мной, что я всем восхищаюсь, право, это все восхитительно!»^>10

Затем друзья едут в Триест, где проводят несколько дней. После этого плывут на пароходе в Венецию. Прибыв на место, Дягилев пишет матери первое письмо из города, которому предстоит играть столь важную роль в его жизни: