– У каждого табора есть своё прозвище, – сидя на Галкиной полке, взахлёб рассказывала Маша. – Мы, например, рода рувони. По-цыгански рув – это волк. У нашего рода в Минусинске табор. И ещё есть во Франции. Я в позапрошлое лето ездила во Францию на свадьбу двоюродной сестры. Вообще у меня много сестёр. А родных только две. Любаша и Таня. Тебе сколько лет? Семь? Любаше шесть, Тане девять. Будете подругами.

Галка смотрела на юную цыганку и думала, что уже сейчас, среди чужих людей, ей гораздо лучше, чем с родной матерью.

– В Москву с нами будешь ездить, – пообещала Маша. И не без гордости похвасталась: – Мы с братьями часто в Москву катаемся. И бабушка Замбила всегда с нами. Братья ездят по делам серьёзным, а бабушка просто так, людей лечить. Бабушку в этот раз приглашали кого-то из правительства на ноги ставить, но Замбила этих, из правительства, не очень любит. Говорит, что хвори к высокопоставленным чиновникам как-то по-особенному сильно прилипают. А уж если бабушка Замбила не вылечит, значит – никто не вылечит. Ложись и помирай.

За бельём отправилась Лила, та самая деловитая цыганка, которая договаривалась насчёт продажи Галки. Вернулась Лила не одна, а в компании с проводницей. Той самой, которая недоверчиво смотрела на билеты. Сотрудница железной дороги имела вид самый решительный. Её сожжённые мелкой «химией» волосы торчали в разные стороны, бордовые щёки тряслись от возбуждения, ноздри картофельного носа воинственно раздувались.

– Начальник поезда дал указание у всех подозрительных личностей документы проверять, – откатив дверь купе, не терпящим возражений тоном заявила она, усаживаясь на диван рядом со старой Замбилой. – Предъявите ваши документы! И на девочку тоже!

Замбила придвинулась ближе, почти вплотную, взяла проводницу за руку и заговорила, глядя ей прямо в глаза:

– Добрая, молодая, спросить можно вас?

Проводница отрицательно мотнула головой, но руку не отняла.

– Время сколько, не скажешь?

Женщина взглянула на запястье, где красовались модные электронные часики, и чуть слышно ответила:

– Десять минут первого.

– Ай, спасибо! – обрадовалась старуха. – За уважение тебе надо погадать.

И, перевернув руку собеседницы ладонью вверх, монотонно зачастила, переходя с «ты» на «вы» и обратно.

– Два дела вижу – хорошее и дурное. Ты на вид весёлая, а в душе недовольная. Первую любовь, первую судьбу ты потеряла, потому что вам люди помешали, спорчили вам всё дело. Тоска твоя злее болезни. Сама ты не пьёшь, а как пьяная ходишь. В больнице вы были, а пользы не имели, но страдаешь не от бога, а от людей, от нечистой силы. Но перемена в твоей жизни будет очень хорошая, только будь похитрей. Что имеете на душе, то на языке не имейте. Будет вам приглашение числа пятого-десятого, – не ходите. Будете иметь канитель, неприятности. Запомнила?

Проводница отрешённо кивнула.

– А теперь иди к себе, и никуда не выходи из своего купе, – строго приказала цыганская колдунья. – А то будет вам морока. Канитель и неприятности. Слово моё крепкое. Бабушка Замбила никогда не врёт.

Свесив голову с верхней полки, Галка с восторгом и ужасом наблюдала, как во время «гадания» воинственный настрой проводницы сменился апатией. Получив указания, женщина, точно в трансе, поднялась с узкого дивана и послушно вышла из купе, деликатно прикрыв за собой дверь.

– Видала? – сделав большие глаза, прошептала Маша.

– Ага! – выдохнула Галка.

– Во, как бабушка умеет! – захлёбывалась от восторга новая подружка. – Бабушка Замбила ведьма, шувани. Она делает бок та кушти, бок бути.

– Чего делает? – почтительно осведомилась Галка, проникаясь невольным уважением к чужому языку, звучащему как песня.