Рейчел вспомнилось, как в прошлом августе, в полуденные перерывы на обед, она приносила еду в дом мистера Пембертона, а Джоэл Вон, с которым они вместе росли в Кольт-Ридж, уже ждал на крыльце. В обязанности Джоэла входило следить за тем, чтобы никто не помешал ей и мистеру Пембертону, и хотя Джоэл ни разу не сказал ни слова поперек, лицо его оставалось хмурым, когда он распахивал перед Рейчел входную дверь. Мистер Пембертон неизменно дожидался ее появления в дальней комнате, и Рейчел, проходя по дому, вовсю крутила головой, разглядывая электрические лампы, ледник, шикарный стол и мягкие кресла. Попав в место, полное подобных чудес, пусть всего на полчаса, она чувствовала себя так, словно листала каталог рождественских подарков от универмага «Сирс». Даже еще лучше: ведь ее окружали не картинки или словесные описания, а сами вещи. Впрочем, не это привело ее в постель мистера Пембертона: он сам обратил на нее внимание, предпочел Рейчел всем прочим девушкам в лагере, включая ее подруг и ровесниц Бонни и Ребекку. Рейчел воображала, что влюблена, хотя откуда ей было знать? Он ведь стал первым мужчиной, поцеловавшим ее, и тем более – первым, с кем она легла. Может, вдова Дженкинс все же права и, будь рядом мать, Рейчел повела бы себя благоразумнее? Но мать бросила их с отцом, когда дочке было всего пять лет.

Нет, о благоразумии и речи не шло, решила Рейчел. В конце концов, она не придала значения не только предостерегающим взглядам Джоэла, но и знакам от мистера Кэмпбелла, который покрутил головой и проворчал: «Не делай этого», завидев однажды, как Рейчел направляется в дом с подносом. А та лишь улыбалась в ответ на тяжелые взгляды пожилых посудомойщиц, буравящие ее всякий раз, когда она возвращалась на кухню. Когда кто-то из поваров отпускал остроты в духе: «Не похоже, чтобы сегодня у него был большой аппетит – на еду, во всяком случае», Рейчел краснела и опускала глаза, – но даже тогда отчасти ощущала странную гордость. Как и в те моменты, когда Бонни или Ребекка шептали: «У тебя волосы растрепались», и все трое принимались хихикать, будто вновь оказались в школьном классе, где кого-то из них пытался чмокнуть в щеку мальчик.

Как-то раз мистер Пембертон заснул еще прежде, чем она покинула его постель. Рейчел потихоньку поднялась, стараясь его не разбудить, и стала ходить по дому из комнаты в комнату, прикасаясь ко всему, мимо чего проходила: к овальному зеркалу в красивой позолоченной раме в спальне, к серебряному кувшину с тазиком в ванной, к водонагревателю «Марвел» в передней, к леднику в кухонном углу и к часам на дубовой полке. Больше всего ее поражало, что все эти диковины были рассеяны по комнатам безо всякого разбора. Просто поразительно, думала Рейчел: вещи, которые представляются ей сокровищами, кто-то другой может и вовсе не заметить. Походив, она устроилась в одном из мягких кресел, утопив спину и бедра в плюшевой неге обивки. Сидишь все равно что на мягком облачке.

Когда у Рейчел прервались регулы, она продолжала считать, что причина в другом, и не признавалась в этом ни мистеру Пембертону, ни Бонни с Ребеккой, даже когда один месяц задержки растянулся на три, а затем и на четыре. «Это случится уже завтра», – повторяла себе Рейчел, хотя по утрам ей часто бывало дурно, а платье стало тесным в талии. На шестом месяце мистер Пембертон уехал в Бостон, а вскоре признаваться стало поздно: несмотря на широкий фартук, округлившийся живот Рейчел выдал ее секрет не только всем в лагере, но и ее отцу.

На окраине Уэйнсвилла грунтовая дорога уперлась в старую платную трассу на Эшвилл. Здесь Рейчел, спешившись, взяла коня под уздцы и повела его в город. Когда она вышла из-за здания суда, от входа в универсальный магазин Скотта на нее оглянулись две стоявшие там женщины. Сразу прекратив разговор, обе уставились на Рейчел с неприязнью и осуждением в глазах. Она привязала Дэна под вывеской «Корма и семена Доналдсона» и вошла в лавку, чтобы сообщить хозяину: его предложение о покупке лошади и коровы принято.