А ещё совсем рядом была мечеть. Красивое, яркое, загадочное здание с синим куполом, который украшал то ли серп, то ли месяц. Удивляло Серёгу отсутствие окон, в которые можно было бы заглянуть, чтобы узнать, а что же там внутри. Было что-то типа окон, но все они были заложены загадочными зеленоватыми витражами с круглыми непонятными рисунками. Не менее загадочными были и башни мечети. Кто-то из взрослых пошутил над Серёгой, сказав, что в этих башнях-минаретах мужья бьют неверных жён и потому оттуда иногда слышатся крики и стоны. Серёга с трепетом проходил мимо мечети, прислушивался, думал, как бы осторожно попасть внутрь. Но было страшно… Вход центральный был безумно красив, украшенный разноцветными плитками, панелями и камнями. Но у входа не было двери! Было что-то типа решётки, которая всегда была закрыта. Другого входа не было, или Серёга не мог его найти – не через забор же перелезать!

Что могло вырасти из маленького человека, который все дни в раннем детстве проводит в Музее революции, на революционном крейсере «Аврора» и в Петропавловской крепости, где в Трубецком бастионе сидели декабристы и революционеры?

Но, как говорится, что выросло, то выросло. А вырос, естественно, революционер. Эти качества характера и помогали ему, и портили жизнь. Не уверен, что Серёга был очень чувствителен к пропаганде и подвержен её влиянию, но выступать самому в роли пропагандиста и агитатора ему нравилось ещё неокрепшим юношей с самого раннего детства.

Надо ещё учесть, что, как только Серёга появился на свет, на острове Куба уже семь месяцев как победила свобода. Радость от этого события сопровождала семь месяцев нахождения в «животном» (от слова «живот»»), по необходимости для созревания, плену у мамы. Наверное, поэтому, взрослея, насколько это возможно, Серёга убеждал себя в том, что родился на Кубе! Да, он просто родился в один год с кубинской революцией. Напомним, что первого января 1959 года повстанческие войска вошли в Сантьяго, что и считается на Кубе официальной датой победы революции. А мама Серёги была преподавательницей испанского языка в специализированной школе, где все переживали за судьбу Республики.

Революционные песни испанских и кубинских коммандос, которые вошли в Серёгу благодаря тусовкам молодых учительниц, проходивших, в том числе, и в маленькой комнатушке, где сначала Серёга жил в животе, а позже, когда его перевезли в комнату в коммунальной квартире на улице Куйбышева, и только-только начинал осваивать мир.

«Cuba es mi amor!», «Venseremos!», «El pueblo unido!», «O! Mama chao!», etc – песни, которые Серёга и до сих помнит наизусть. Как это возможно, остаётся загадкой, а в то время Серёга был уверен, что все эти песни посвящены свободолюбивому кубинскому народу. Кубинцы представлялись ему неграми, негры ассоциировались у Серёги с рабами, а гнусными угнетателями рабов-негров, несомненно, были американцы. Такая была эпоха, такие были сказки, такие были книги, таким было окружение, что с самого рождения Серёга жалел негров, а не угнетателей и готов был драться зачем-то за их права. Мыслей «вернуться» на Кубу у него не было по причине того, что он не очень понимал, где она находится, и он обсуждал со старшим братом Андрюхой иные варианты проявления гражданской активности.

Именно в центре Ленинграда Серёга пошёл в первый класс. Школа, которая находилась рядом, была специализированной, с углубленным изучением немецкого языка, который преподавали со второго класса. Не сложно догадаться, что Серёга свою первую учительницу не помнит. Но помнит, что какое-то время его первой учительницей была бабушка Маша. Она была учителем начальных классов, и было ей всего шестьдесят шесть лет, а потому прекрасно подрабатывала в школе, находившейся поблизости. Видеть бабушку в качестве своей первой учительницы Серёге было приятно.