Так как мама росла без матери, а воспитывал ее отец, она считает себя экспертом по повадкам сильного пола, говорит, что знает, как услышать все то, чего мужчины не произносят вслух. Иногда, поцеловав меня и пожелав спокойной ночи, она добавляла: «Папа желает тебе приятных снов». Однажды я спросила, почему он не может позвонить и сам это сказать. «Он твой отец, но в первую очередь он мужчина. Мужчина – это всего лишь мужчина, вот и все, с чем нам приходится работать».

После случая с Субботней научной академией, сразу после отъезда Джеймса из нашей квартиры в свой дом на улице Линнхерст, мама сделала глоток хереса из недопитого бокала отца и сказала:

– Он вернется. И готова спорить, не забудет про лисью шубу.

И почти угадала.

Прошло меньше месяца. Я смотрела комедийное шоу «Субботним вечером в прямом эфире», а мама отключилась на диване. Я сделала звук тише, чтобы она не проснулась и не отправила меня в кровать. Ухо пришлось прижать к покрытому фетром динамику телевизора, так что некоторые шутки, которые не удавалось расслышать, чувствовались кожей. На кофейном столике рядом с мамой стоял бокал, кубики льда в нем постепенно таяли и слегка потрескивали.

Отец не постучался: у него были собственные ключи и от металлической двери, и от внутренней, деревянной. Мама вздрогнула и села.

– Джеймс?

– А кто же еще? У тебя что, есть другой мужчина, о котором ты мне не рассказывала?

Он засмеялся и прошел в «логово» на звук ее голоса.

– Дана! – крикнул отец в направлении моей закрытой спальни.

– Я тоже в логове, – сказала я.

– Рад, что никого не разбудил.

Джеймс не был одет в водительскую форму. В тот вечер на нем были джинсы и выглаженная синяя рубашка. В руках он держал большую белую коробку. Отец обхватил маму за талию и поцеловал.

– Мне нравится, когда женщина разбирается в спиртном. Что ты пила?

– Хотела задать тебе тот же вопрос, – поддержала мама.

– «Куба Либре».

– Не верится, что ты бродишь по улицам среди ночи.

За разговором мама улыбалась. Мы обе делали вид, что не замечаем большую коробку.

– Разве мне нельзя прийти в любое время, если я соскучился по своей женщине? Разве мне нельзя занести особый подарок для моей малышки?

Я оживилась:

– Так эта коробка для меня?

– Конечно.

– Джеймс, я знаю, что ты не мог ходить по магазинам так поздно.

– А кто хоть слово сказал про магазины? Я играл в карты, и мне фартануло.

Он торжественно снял крышку с коробки. Внутри лежал меховой жакет до пояса, размер 40–42, на вырост.

– Джеймс, – выдохнула мама, гладя мягкий мех, – скажи мне, что ты не выиграл его в карты.

– Еще как выиграл. Моему приятелю Чарли Рэю карта вообще не шла, он спустил все деньги, так что поставил вот это.

Мама нахмурилась:

– Джеймс, ты должен его вернуть. Это же чей-то жакет.

– Ты абсолютно права. «Чей-то» в данном случае значит «мой». И как только моя девочка подойдет ко мне и поцелует, «чей-то» будет значить «Данин». Давай, малышка, н-н-надень его, папа хочет посмотреть, какая ты к-к-красивая.

Я поколебалась, когда отец запнулся, но по его улыбке поняла, что все в порядке.

Жакет лежал на полу возле отца. Он распахнул объятья. Словно героиня кино, я обхватила его за шею и звонко поцеловала в щеку. От Джеймса пахло сладко: спиртным и колой. По сей день и до конца жизни я буду питать слабость к мужчинам, чье дыхание пахнет ромом.

Порой я задумываюсь над тем, как устроен мир, и о том, как происходят события и в каком порядке. Я не из тех, кто верит, что на всякую случайность есть причина. А если и верю, то не считаю, что у всякой случайности причины веские. Но в 1983 году в Доме культуры Атланты я впервые столкнулась с Шорисс без бдительного маминого надзора. Невозможно все в мире списать на случайность. Я верю в закономерность событий. Все тайное становится явным. Сколько веревочке ни виться, а конец будет. Что посеешь, то и пожнешь. Есть миллион таких пословиц, и все они по-своему справедливы. И разве это не освобождает?