«Это был человек и большой и трудный. В нем чувствовалась тогда мощь духовного борца, находящегося в смертельной схватке невидимой брани и еще не достигшего покоя. Мира души как трофея победы в нем еще не чувствовалось, но самая борьба его, настолько реальная, что как бы уже видимая, была сама по себе учительна и заразительна для других. Он был именно устремлен ко Христу: наверно, и он увидел Его где-то, может быть, тоже на пути, и эта устремленность устремляла других» (С. Фудель. Воспоминания).

Писатель, балетный критик. Книги «„Жрецы“. Театральные очерки» (СПб., 1896), «О. О. Преображенская» (СПб., 1902), «Терпсихора» (СПб., 1906), «Современный балет» (СПб., 1911) и др. С 1917 – за границей.

«В. Я. Светлов, с почтенной седой бородой, пленял обходительным и внимательным обращением» (А. Дейч. День нынешний и день минувший).

«Он был балетным критиком, но не походил на тех пишущих о балете, которые стараются прикрыть полное неведение предмета употреблением технических слов, как арабеск, аттитюд, антраша, фуэте и т. д. Его писания содержали интересные мысли, приходящие в голову умному человеку при встрече с искусством, в котором он являлся специалистом.

В. Я. Светлов – не только свидетель возникновения нового русского балета в России, знавший меня с детских лет, но и оказавший в моей борьбе значительную поддержку, – писал мне (в 1930 году) в Америку: „Между нами говоря, Дягилев живет на проценты с ваших балетов“. Когда я его спросил: „Отчего же – «между нами говоря»? Отчего правду можно говорить между нами, а писать надо другое?“ – он уклонился от ответа.

Светлов знал правду, как знали все, кто присутствовал в Петербурге при постановке моих балетов» (М. Фокин. Против течения).

«Светлов был обладателем чрезвычайно редкой коллекции портретов танцовщиц, а также некоторых реликвий: у него хранилась туфелька Тальони, бронзовая статуэтка Тальони в „Сильфиде“, испанский гребень Фанни Эльслер… Его благоговейное отношение к прошлому, глубокое знание балета, любовь к традициям не мешали ему проявлять подлинную широту взглядов. Он обожал Петипа и верил в Фокина. Одобрял новаторство в балете, защищая все молодое и новое от нападок враждебных критиков» (Т. Карсавина. Театральная улица).

Прозаик, поэт. Внук географа П. П. Семенова-Тян-Шанского. Сборник «Собрание стихотворений» (СПб., 1905). После 1905 стал странником. Убит во время революции.

«Это был стройный, гибкий, красивый юноша, с нежными губами и мечтательными глазами, отравленный тогда [в 1904 году. – Сост.] декадентским зельем, но уже в те дни заболевший иною нашею российскою болезнью, коей точное наименование – гипертрофия совести. …Эстет Леонид Семенов, написавший когда-то книжку изысканных стихов, решает вдруг „опроститься“ и идет по тому же пути, по какому пошел Александр Добролюбов – тоже бывший декадент, а потом сектант, непротивленец, променявший ценности европейской культуры на „сестрицу Нищету“, как выражался Франциск Ассизский» (Г. Чулков. Годы странствий).

«Это был пылкий, стройный юноша, с курчавой головой, с острым как нож лицом и с шеей несколько удлиненной, просящейся на плаху» (Е. Иванов. Воспоминания об Александре Блоке).

«Он углил подбородком, локтями, бровями, заостренным носом, всем тощим и строгим лицом своим; резал сухим, ломким, точно стекло, интеллектом; но сдерживали: петербургская стать и печать общества, в среде которой рос (сын сенатора). И казалось, что он – демагог и оратор, углами локтей проталкивающийся к кафедре, чтобы басить, агитировать, распространять убеждения – месиво из черносотенства, славянофильства с народничеством; он выдумывал своих крестьян и царя своего, чтобы скоро разбиться об эти утопии, ратовал против капитализма; дичайшая неразбериха; не то монархист, не то анархист!» (