– Ты не ровня мне, чтобы я с тобой отношения выяснял! Если и буду разбираться, то с отцом, а он твой поступок никогда не одобрит! С детьми я не скандалю и не враждую. Уйди с дороги, щенок! – прикрикнул на него Хайрулла и вышел, разбрызгивая по полу капли свежей крови с рук. Сельчане, словно онемевшие, наблюдали за этой картиной. Да и Андарбек сразу же отрезвел и, как крыса, прошмыгнув за дверь, испарился.

– Можете расходиться по домам. И извините, что так вышло. Я не сдержался, – виновато посмотрев на свои окровавленные руки, промолвил Хайрулла и сразу вышел, не дожидаясь ответа. Вслед за ним выбежал Хамид.

– Хайрулла, подожди. Ты… это… извини, что я ничего не сказал. Ты вообще правильно поступил, достойно. Нечего об этого щенка руки марать и время тратить на его поучения. Но раны надо обработать, перевязать.

– Вы лекари вечно о своем! Эх! Тоже мне нашел раны! – усмехнулся Хайрулла.

– Будешь к Мовлиду идти, скажи мне. Вместе пойдем.

– Да ну, не нужно! Подумают еще, что припугнуть хочу, с помощником пришел. Спасибо, Хамид, пойду домой.

– Как скажешь…

– Весь день испортил, гаденыш…

Хайрулла решил, не откладывая, сегодня же пойти к Мовлиду. – Вот только руки вымою и пойду – думал Хайрулла, направляясь к своему дому. Близнецы играли во дворе, перебирая пухленькими ручонками острые камушки. Малик, как обычно, возился с конем. Услышав шаги, Муъминат вышла на улицу.

– Принеси мне воды и помоги чем-нибудь перевязать руки, – сказал Хайрулла и сел на пень, который остался после срубки старого ореха.

– О Аллах! А что случилось-то? – удивилась Муъминат.

– Пожалуйста, давай без лишних вопросов! Потом расскажу.

Я сейчас спешу. Мне еще к Мовлиду нужно. Не любитель на кого-то жаловаться, даже на ребенка, но в этом случае придется.

– Дада, я с тобой, – крикнул издалека Малик.

– Не со мной! Сиди дома, мать слушай, – продолжал свой разговор Хайрулла, пока Муъминат аккуратно перевязывала руки. Малик обиженно глядя в их сторону начал со всей силы тереть лошадь.

– Ты что шкуру с нее собрался сдирать что ли? Оставь ее в покое, она чистая. Какой ты настырный, однако, – рассмеялся Хайрулла.

– Ну! Я пошел! Скоро вернусь! Малик, веди себя хорошо, – сказал Хайрулла и вышел со двора. Через некоторое время Малик подбежал к своей матери.

– Мам! А я знаю почему у дады руки в крови и к Мовлиду зачем пошел знаю.

– И зачем же пошел? А откуда ты вообще-то знаешь? – удивилась Муъминат.

– Сегодня утром даде пожаловались, что Андарбек украл у Кемси два мешка муки, так вот дада собрал сельчан и сказал, что Андарбека надо научить, наставить его на правильный путь, а Андарбек начал размахивать перед ним кинжалом, потом дада выхватил у него кинжал, согнул его пополам и выкинул. Вот так вот! А я все с пацанами видел, мы в щелочку смотрели, —с гордостью выложил все подробности Малик.

У Муъминат опустились руки. В сердце прокралась тревога. Она молча смотрела вдаль.

– Мама, ты чего? Эй, ты меня слышишь, – тронул ее за руку мальчишка.

– Слышу, Малик, слышу. Хоть бы беды не натворил нам этот чертов Андарбек и вся его эта непутевая семейка.

– Мама, а правда, что отец Андарбека, к которому сейчас пошел дада, доносы пишет властям на сельчан, а те потом ему муку дают, помогают поля вспахивать. Это правда, мам? Люди так говорят.

– Я тоже слышала. Не знаю, Малик, не знаю. Может и правда, а может и нет. Иди, вон посмотри Анас плачет там. Иди, присмотри за детьми, – сказала Муъминат и устало плюхнулась на порог, сжимая в руках тряпку, которой мыла посуду.

Муъминат знала своего мужа лучше, чем себя. Она досконально изучила всю его психологию. И рассказ Малика растревожил ее не на шутку. Хайрулла, когда его переполняла злоба, мог переломать, выкинуть, растоптать все что его окружало. Много раз злоба, направленная на жену, выливалась на посуду. А Муъминат молча собирала осколки, а после ездила в соседний Дагестан и покупала новую…. – Хоть бы он не натворил делов-то… хоть бы не натворил. О Аллах! Отведи от нас беду – шептала она. Нужно было заняться делами, пока к вечеру не придут соседки со своими заказами. Муъминат очень красиво шила вещи, обшивала практически весь Шарой. Этот дар передала ей мать, которая была мастерицей на все руки. Но тревога не отпускала сердце, крепко сжав его в свои холодные руки.