– В фирме денег нет и не предвидится, – пьяно сказал он и без всякой логики спросил: – Вот скажи, Цырендаши, почему Союз развалился и народы перессорились?

– Однахо, все империи, начиная с Римской, рано или поздно, разрушились.

– Это факт. Советский Союз рухнул, как и Британская империя. Колонии получили свободу. А ведь как дружили! Я с командой во всех республиках был и везде к нам относились радушно. Давай выпьем, амиго, за русско-бурятскую дружбу.

В номер ввалился Пиханов с печатной машинкой. Директор не донес свою кружку до стакана Аюрова:

– Ты зачем машинку приволок?

– Ссуду будем брать. Счас ТЭО напечатаю, бизнес-план по-научному.

– Ну-ну, печатай, бизнесмен хренов, – Анатолийский тяжело поднялся, держась за спинку кровати, и зашел в туалет, совмещенный с ванной комнатой.

Через двадцать минут он, освеженный холодным душем, заглянул через плечо коммерческого директора, который увлеченно стучал по клавишам печатной машинки. В верхней части страницы было отпечатано:

– Выбрось свое ТЭО и вставь новый лист, грамотей, – приказал Меркурий.

– Это почему?

– Ошибок много.

– И так сойдет, я же по блату ссуду буду брать.

– Вставь новый лист! – рявкнул Анатолийский.

Олег недовольно крутанул ручкой валика и вставил чистый лист бумаги.

– Диктую: «Перспективный бизнес-план».

– Так не пойдет, – возразил Пиханов. – Положено печатать: «ТЭО», без перспективного плана. Я брал кредит на сантехнику, когда в «Старте» работал. В банке с этим строго.

– Ладно, печатай заголовок, как положено, – проворчал директор. – «Технико-экономическое обоснование археологической экспедиции в Кондуйском монгольском городище тринадцатого века».

Пиханов подпрыгнул на стуле:

– Вы что, совсем офонарели? Какой, к черту, экспедиции? Кто даст заём под монгольские черепки?

– А кто даст ссуду под производство золотых болтов? Без лицензии и залога недвижимости, – прошипел Анатолийский и повернулся к Аюрову. – Сможешь сделать надпись на донышке флакона? Типа на старомонгольском?

Аюров бережно рассмотрел вещицу Благовещенского, выудил из бокового кармана помятого пиджака перочинный нож и спросил:

– Что написать?

– Напиши: «Горячо любимой жене на день восьмое марта. Твой любящий супруг Исунке, племянник Чингисхана. Одна тысяча двести двадцать третий год».

Цырендаши поднял ногтем шило и принялся аккуратно царапать острием на мягкой яшме флакона.

Пока эксперт по восточному искусству старательно выводил причудливую вязь, директор в позе Сократа обдумывал детали перспективного ТЭО, а Олег опустошил штук пять серебряных стаканчиков.

– Однахо, готово, – ткнул мыслителя Аюров.

Меркурий взял вещицу, рассмотрел на ее основании мельчайшую надпись диковинными буквами, похожими на крошечных дракончиков, и вручил флакон Пиханову:

– Смотри, амиго, под этот шедевр нам должны дать не малые тугрики.

Пиханов покрутил ювелирное изделие, пощупал надпись и скептически спросил:

– И этот подарок на восьмое марта можно засчитать залогом под сто тысяч?

– Зачитай безграмотному, Цырендаши, – распорядился Анатолийский.

Аюров прищурил и так свои узкие глаза и нараспев прочел:

Лицо у тебя – луна,

Очи – солнечные лучи.

Жене моей

Шлет любовь

Из города Семисгяб

В год Зайца

Твой любимый Исунке, племянник Чингисхана.

– Прекрасный перевод! – воскликнул Меркурий.

У Пиханова глаза стали круглые, как у кота, напуганного собакой.

– Давайте выпьем за изящную восточную поэзию! Цырендаши, наливай. Олег, буди ювелира.

Благовещенский промычал нечленораздельное и поджал ноги, как младенец.

– Пусть поспит, – попросил Аюров. – Человек устал с дороги.

Анатолийский напоминал хищного зверя, крадущегося за добычей. Он бесшумно расхаживал по комнате и диктовал Олегу: