В первый день весны в два часа ночи Аюров вышел из дома и зашагал по пустому шоссе в сторону поселка Агинское. В бледном свете луны довольно хорошо просматривались выбоины на дороге, сугробы на обочине и кусты, окаймляющие замерзшую речушку рядом с трассой. Мороз стоял под двадцать, но ветра не было, и Аюров не мерз. Иногда у Цырендаши искрились звезды между заиндевевших ресниц, и он стирал иней перчаткой. Иногда он перехватывал другой рукой портфель, мешавший ему. Но шел бывший учитель ходко, не надеясь на попутную машину. Попутка так и не появилась на ночной дороге, как и встречная машина.

В шесть часов утра Аюров, с портфелем подмышкой, стоял у поста ГАИ на выезде из Агинского. Рядом с ним кутался в шинель сонный гаишник Бато Цыденов, дальний родственник покойной жены. Со стороны поселка показался желтый свет фар. Через пару минут лейтенант Цыденов тормознул КАМАЗ, забрал документы у вышедшего из кабины водителя и долго рассматривал права и путевой лист, освещая их фонариком.

– Откуда едете? – строго спросил сержант.

– Из Борзи, – хмуро ответил небритый шофер.

– Что везете?

– Пустой, в Читу возвращаюсь из рейса.

Цыденов проверил наличие аптечки, аварийного знака, огнетушителя и противооткатного упора. Все было в порядке.

Гаишник осветил фонариком переднее колесо.

– Резина лысая, – пнул он тугой баллон с рифленым протектором.

– Как лысая? – возмутился водитель, – я и месяц на ней не езжу.

– Лысая резина, – уперся лейтенант, размахивая фонариком, – Загоняйте КАМАЗ на штрафплощадку. К обеду начальник приедет, разглядим тогда: лысая резина или нет.

Водитель сдался и заканючил:

– Ну това-а-рищ лейтенант, отпустите меня, ночь не спал, еще тут торчать до обеда.

Бато задумчиво уставился на звезды, поправил шапку и произнес:

– Ладно, езжайте, только попутчика до Читы подбросьте.

– Доставлю в целости и сохранности, – обрадовался шофер.

Цырендаши попрощался с родственником и забрался в теплую кабину машины. КАМАЗ плавно тронулся с места, тихонько проехал километр и, набирая скорость, понесся посередине дороги. Возбужденный водитель, не стесняясь пассажира, костерил милицию, ментов и в особенности наглых гаишников до самого отворота на село Челутай. Цырендаши с достоинством достал из внутреннего кармана кожаный кошелек. Шофер покосился на пассажира и сменил тему.

– Ну что за уроды наши дорожники, – вцепился в руль водитель, – Каждый год в этом месте ремонтируют, а колдобины все больше и больше.

В свете фар дорога была похожа на стиральную доску, годившуюся для исполинского Атланта, держащего на плечах небесный свод. Подпрыгивая на сиденье, Аюров пересчитал наличность. Его пальцы вытянули наполовину десятку, три пятерки, две трешки и пять рублевых купюр.

– Тридцать шесть, – подсчитал в уме Цырендаши, – Одна треть от сакрального числа «сто восемь», третья часть ганджура*. Прошедшее время на пути к Просветлению, – шевелил он губами. – наступило настоящее и предстоит будущее…

– Что ты там бормочешь? Молишься что ли?

– Познаю истину…

Водитель захохотал:

– Истина в вине. Прими литр и всё познаешь.

Шоссе потянулось в подъем, поросший березняком. За кюветом грациозно замерла дикая козочка, ослепленная светом. Глаза ее мерцали двумя изумрудами.

– Хороший знак, – прошептал Аюров.

– Красуля! – восхитился шофер.

Пустой КАМАЗ урчал двигателем и несся в гору с приличной скоростью. Перед самой вершиной перевала, Цырендаши приоткрыл окно и выбросил медный пятак напротив березы, обвешанной разноцветными лоскутами и лентами. Монетка полетела, кувыркаясь в лунном свете, и легла точно под ствол березы.