– Слишком мелко, мой маленький Феникс, – говорила бабушка. – Пишешь, словно шепчешь. Вот как надо! Подпиши так! – Бабуля Мора схватила ручку и вонзила её в промокашку. – Твоё имя должно упасть на бумагу как лента, видишь? Ты Элиза! Это заявление! Ты не шёпот! Пиши размашисто.
С тех пор Элиза так и делала. Она писала своё имя крупными, размашистыми и напористыми буквами, так, словно они кусали бумагу, как пламя, будто ей нравилось занимать место на странице.
Мистер Ригли кивнул и протянул Элизе маленькую коричневую коробку, обёрнутую бумагой и перетянутую тонкой бечёвкой. Элиза потрясла её. На леденцы не похоже.
– Спасибо, – сказала она, с любопытством разглядывая посылку.
Мистер Ригли приподнял кепку и ушёл по слишком тихому коридору прочь.
Элиза прижала коробку к груди. Заперла дверь и побежала обратно к подоконнику. Мороз нарисовал похожие на перья узоры на стекле. Элиза устроилась на подоконнике, натянула плед и провела пальцем по адресу отправителя:
Мисс Мора Рейес
2021, Океанский проезд
остров Сент-Саймонс, Джорджия
Остров.
– Дом, – выдохнула Элиза, разрывая упаковку.
Сначала Элиза нашла письмо.
– Диггори, ты чувствуешь этот запах? – сказала она, нюхая красный конверт. Мать Элизы считала, нюхать всё подряд – книги, письма, картины, ушную серу – нелепо. Но в отличие от ушной серы (которая пахнет солью, уксусом и картофельными чипсами), письма бабули пахли очень приятно: ранним рассветом, морской солью и чистым воздухом.
Диггори вежливо принюхался к письму, а затем свернулся калачиком на коленях Элизы и окунулся в свой пятнадцатый дневной сон.
– Я прочту вслух специально для тебя, – разорвала она конверт.
Моей дорогой Элизе Грей
(Фениксу с Персиковой улицы)
Моя дорогая!
Мой Феникс!
Как ты?
Надеюсь, я застала тебя в добром здравии на твоём любимом подоконнике. Должно быть, ты сидишь на нём, как маленький счастливый воробушек.
Эллис Доуз каждый день спрашивает про тебя. И Хелен из кафе тоже. Остров без тебя совсем не такой, каким он бывает, когда ты здесь. Мы все очень по тебе скучаем.
Наверное, ты задаёшься вопросом, зачем я утруждаю себя написанием письма, когда можно было просто позвонить. Во-первых, я не могу пользоваться этим дурацким мобильником. Кажется, у меня аллергия на технологии.
Во-вторых, я знаю, что ты любишь получать письма. Если честно, я не знаю никого, кто бы любил получать письма так же сильно, как ты. И в этом я тебя понимаю. Когда кто-то пишет письмо, ему приходится хорошенько думать, подбирать слова. И это, возможно, самые важные слова из всех, что я тебе говорила. Или писала. Поэтому я делюсь ими здесь.
Сначала плохие новости, Феникс мой. Случилось то, чего мы так боялись: моё зрение почти полностью покинуло меня. Доктор говорит, есть вероятность, что эта зима станет последней из тех, в которые мои глаза служили мне.
Ну и ладно!
Ну и пусть.
Погоди-ка!
Только не грусти из-за меня, Элиза. Мы знали, что этот день придёт. Слова, которые произнёс мой добрый доктор, немного разбили мне сердце. Конечно, разбили. Одна лишь эта мысль сделала зиму темнее, но ненадолго. Несколько дней мне не хотелось вставать с постели. Казалось, что мои кости сковал холод. Но несмотря на это, я говорю себе: вперёд! Я не позволю зиме или предателям-глазам взять надо мной верх. Меня ничто не сломит. Если эти глаза скоро потухнут, как старый телевизор, напоследок я хочу увидеть кое-что чудесное. Я хочу увидеть тысячи чудес.
А ещё мой доктор мог ошибиться. Может, впереди ещё пятьдесят зрячих лет. И следующие полвека я увижу кучу сгоревших на солнце туристов, которые приезжают на остров, чтобы купить футболок. Но есть и другая вероятность: у меня осталось пять месяцев, или пять недель, или пять дней. Но я знаю наверняка: напоследок я должна кое-что увидеть.