– Больше никто не хочет нас поздравить? – В голосе Ольги звучал вызов, а на губах застыла нарочито дерзкая улыбка.

Ксения, избегая смотреть в сторону Николая, смотрела на смеющуюся сестру – темные кудри, зеленые глаза, зардевшиеся щеки… И что-то в душе кротчайшей доброй Ксюты теперь кипело, ей хотелось подойти сейчас к Оленьке и оторвать ей ее прекрасную голову вместе с кудрями и опасными глупостями.

Ксения подошла к сестре вплотную – сейчас не сдержусь и… Сдержалась, конечно! Это же ее любимая Оля, Олечка!

– Поздравляю, Оля! – выдавила Ксения. – И вас, Николай! Я пройдусь, пожалуй.

Она бежала по парку, чтобы быстрее оказаться в самой тихой его, безлюдной части. Найдя где-то посреди луга кривенькую и слишком высокую скамеечку, Ксения забралась на нее и расплакалась.

«Поздравляю, Оля! Ты разбила три сердца!»

Но Ольга была честной девушкой – она разбила четыре сердца, включая и свое собственное. Стараясь казаться безразличной, она глядела вслед Сергею, убегающей Ксюте, смотрела на маму, у которой почему-то в глазах застыли слезы, на улыбающееся лицо Коли и понимала, что все не так, как должно быть, а глупо, нелепо и… необратимо.

На столе стояли нетронутые пироги, травяной чай остыл в чашках, небо нахмурилось, и только отец, кажется, так ничего и не понял – пропал в тревожных газетных новостях, с каждой полосы кричавших о том, что мир рушится и что скоро ваши пироги-чашки-милые глупости полетят в тартарары и ничего не вернется.

– Саша, да что ты все с этой газетой! – в сердцах воскликнула Софья Петровна. – У тебя вон дочь вышла замуж.

Александр Михайлович поднял голову:

– Так это же хорошо, даже замечательно! Молодые люди, я вас поздравляю! А что это у вас у всех такой похоронный вид?!

Ольга пожала плечами: а и впрямь! Одни разбежались, у других вид, как у покойников перед отпеванием!

Александр Михайлович повернулся к новоявленному зятю, о котором знал только, что он «славный молодой человек радикальных политических взглядов», и спросил Николая о том, что нынешним летом волновало его более всего:

– А что, Николай, как по-вашему, революция будет?

– Обязательно, – уверенно ответил Николай.

У Ольги вдруг защемило сердце от предчувствия скорой беды.

Вечер оказался скомкан, праздника не получилось. Отец разговаривал с Николаем на политические темы, мама ушла в дом и закрылась у себя, обижаясь на старшую дочь, а Ксюта долго не возвращалась с прогулки.

Ксюта вернулась уже поздно вечером, когда стало темнеть. Она вошла на веранду, выпила остывший чай из чашки, стараясь не смотреть на Ольгу. Та, однако, заметила, что глаза у сестры странно припухшие, как от долгих горьких слез.

– Что с тобой? – удивилась Ольга.

Ксения повернулась к сестре и пронзила ее холодным взглядом:

– Зачем ты это сделала? Назло Сергею? Можешь не отвечать, я, в отличие от Коли, и так все понимаю.

Она повернулась и ушла в дом.

Ольга хотела было обидеться на сестру – да вам-то всем какое дело?! – но вдруг задумалась, стала перебирать запутанный клубочек: восторженные слова Ксюты о Коле, ее смущение в его присутствии, ее сегодняшние заплаканные глаза. И вот размотав клубочек, добравшись до самой сути, Ольга охнула: «Ксюта, но почему ты молчала?! Если бы я знала, что ты влюблена в Колю, я бы никогда, слышишь, никогда, и не посмотрела в его сторону! Но ведь ты ничем – ни словом, ни взглядом не проговорилась, вот только сегодня… Какая же я дура».

На веранду выглянул заночевавший у Ларичевых Николай:

– Леля, ты идешь?

Что она Колю не любит, Ольга знала и когда выходила за него замуж, но утром после первой брачной ночи эта правда полоснула ее ножом по горлу. И что теперь делать, когда Коля – львиная грива, влюбленные глаза, идеалы, и человек он, в сущности, такой славный! – ничем этой правды-ножа не заслужил? Да и получается, что любимой сестре она жизнь испортила – как теперь будете оправдываться, Оля?