Он сидел подле неё, вдыхая исходивший от неё аромат дорогого парфюма, слегка напоминавшего запах базилика, и, казалось, весь мир, и все пропасти Ада и небеса Рая, существовали только для них. И даже сидящие вокруг слушатели будто куда-то исчезали, оставаясь частью того, прежнего, покинутого ими, мира.

Последний день ноября выдался на редкость сухим и погожим. Солнце, развеявшее доселе непроглядную пелену туч, светило и согревало, словно возвращая уже позабытые летние дни. Топкие лужи и жидкая грязь исчезли, и там, где ещё вчера было непроходимое болото, сегодня уже была протоптанная и прокатанная дорога.

Как и повелось в последнее время, сразу же после завтрака Альбер поднялся в маленькую гостиную для продолжения чтений «Комедии». Зайдя вовнутрь, он, к своему немалому удивлению, обнаружил комнату пустой. Обычно к этому времени на лавках уже непременно сидел кто-нибудь из бездельников, желая услышать долгожданное продолжение. Но в этот раз было пусто. И тихо. Лишь доносящееся с улицы чириканье резвящихся воробьёв нарушало мертвую тишину.

Альбер подошёл к столу. На заляпанных свечным салом грубых досках стоял тройной медный подсвечник с почти растаявшими свечами да письменный прибор с длинным гусиным пером и глиняной чернильницей. На краю, нарочно отодвинутая в сторону от своих читателей, лежала заветная книга.

Присев на лавку, Альбер прождал некоторое время, после чего, придвинув книгу к себе, открыл её на месте с закладкой.

К этому времени они успели дойти до двадцатой песни Ада, в которой описывалась участь всякого рода гадателей, прорицателей и ясновидцев. В тёмной, погружённой в непроглядный туман, бездне эти несчастные брели друг за другом с повёрнутыми задом наперёд головами. Были там и древние авгуры – Калхант и Эврипил, и шотландец Микеле Скотто – врач и астролог императора Фридриха II*, и Гвидо Бонатти – знаменитый астролог из Форли, служивший графу Гвидо да Ментефельтро, и даже некий Азденте – сапожник из Пармы, занимавшийся предсказаниями. Все они, как один, шли, пятясь, с вывернутыми набекрень шеями:

В момент, когда он уже было по уши погрузился в чтение, его отвлёк скрип открывающейся двери. Оторвавшись от книги, он поднял голову. В гостиную вошла баронесса. Она была одна, без фрейлин и какого-либо иного сопровождения. Именно это и удивило Альбера. Он даже невольно приоткрыл рот. Но, тут же, взяв себя в руки, встал, дабы поприветствовать свою госпожу. Хотя за этот небольшой отрезок времени отношения между ними и стали как никогда дружественны, это никак не отменяло заведённых норм этикета.

Как и подобает даме своего положения, баронесса старалась всегда выглядеть великолепно. На ней было добротное парчовое платье, плотно прилегающее к верхней части тела, с длинным, метущим пол, шлейфом. Рукава плотно облегали руки, лишь слегка расширяясь, доходя до середины кистей, а начиная от локтей и чуть ли не до колен, с них свисали длинные ленты полурукавов. Шейный вырез, как и голова, был покрыт белым холщовым жимпфом. В обычные дни шею и плечи полагалось скрывать. Расцвечен же весь наряд был в традиционные гербовые цвета дома Жавронов. Правая сторона поделённого вертикально на две половины платья была лазурно-синей, отражая герб графства Шампанского, с серебряной, идущей от плеча к талии, перевязью и двумя следующими вдоль неё золотыми цепочками, левая же сторона была белой, с вышитыми на ней сидящими чёрными львами. Причём ленты правого полурукава были белые, а левого, наоборот, лазурно-синие. Ладони же её, как и всегда, были убраны в белые шёлковые перчатки, а на пальцы нанизаны кольца. Волосы же были аккуратно уложены в косы-улитки по бокам головы и укрыты под жимпфом.