Даже ответа ждать не стал: может, побоялся. Развернулся и пошел прочь, чуть сутуля плечи, в этот раз аккуратно огибая каждое пострадавшее растение. А она, непонятно чем ведомая, сама осторожно устремилась за ним – сняв браслеты, ступала бесшумно, только сердце колотилось. Карсо вернулся в белокаменную колончатую галерею, поднялся по ступеням – к пьющим вино друзьям. Имшин затаилась за кустами шиповника.

– Что же ты так, не поймал? – хохотнул Вайго. – Города берешь, а женок – нет?

Второй посмеивался тише и упорно ничего не говорил; дымные глаза его лучились строгостью. А Карсо тихо ответил обоим:

– Таких не ловят. Не для того они.

Вайго ничего не понял, судя по следующим шуткам. Второй – да.

Она вышла за боярина-медведя через месяц. Полюбила скоро голубую Инаду и поняла, что вечно хохочущий, крепкий на руку Вайго не так плох. И что вообще-то ей повезло: рады иноземцам в Остраре, как нигде. Она что дивный ребенок, тянет доверчиво руки ко всему хоть сколь-нибудь необычному, привечает, делится тем, что имеет. Священники разве что злые, но и на них найдется управа – все тот же царь.

Любила она свою жизнь. Любила Карсо, от которого сыновья родились – загляденье, с его статью и ее ловкостью, его удалью и ее красотой. Все, все здесь она любила. Только порушилось давно. Порушилось даже не в тереме, который веселый, громкий, безмятежный Вайго сжег вместе с собой и семейством. Раньше порушилось, в дождливый день в черной чаще, на далеком болоте. Что теперь, чинить? Или новое строить на руинах, как возвел Хинсдро новый терем? Однажды золото – гнилое золото – уже погубило серебро. Нет, больше она этого не допустит, не допустит. Закончится поганая Смута. Закончится, так и не начавшись, никто не придет в Инаду, никому она не достанется. Не даст Имшин топтать ее землю.

– Госпожа… – раздался низкий голос, щелкнули шаги за спиной.

Подняв голову, она всмотрелась в отражение.

– Решили?..

Она кивнула, но обернуться не решилась и только произнесла, обращаясь словно бы к десяти зеркальным двойникам, усталым, злым, но наконец вытершим последние слезы. Красная подводка вокруг их глаз была словно кровь.

– Наши союзники устали в пути и изголодались, я знаю. Мне их жаль. Пошли, пожалуйста, служанок в замковый сад и вели не скупиться. С этого и начнем.

В зеркалах ножами сверкнули десять желтоватых улыбок. В желтизне лукавыми огоньками загорелось серебро.

– Славно. Сделаем.

И на сердце сразу стало легче. Может, и не так это сложно – победить врага, если рядом надежный друг?

– Итак, – прозвучало шутливо, и на губах Хельмо сама появилась улыбка. – Я распушал хвост как мог, мои люди – тоже. Хотели бы увидеть что-то еще?

Пришлось признаться:

– Честно говоря, не знаю, чем меня можно еще удивить. Я определенно ждал худшего, волновался. Но все слухи о вас…

Янгред приосанился. У него не получилось скрыть оправданную гордость.

– О, они чистая правда.

Костер горел у воды. Они отдыхали после того, как объехали почти весь лагерь. Хельмо вблизи рассмотрел коней, мортиры, пару осадных орудий – образец того, что предстояло строить в пути. При армии был корпус мастеров по конструкциям: стрелометам, блидам[5], башням. Хельмо даже с переводом не до конца понял оживленные речи одного из них, самого щуплого и старого, но впечатлился. Еще больше его впечатлило другое: какими ладными были воины. Янгред отказался от мысли дать войскам смотр сейчас, решил повременить, не мешая отдыху после перехода. Но три пехотных полка сами проводили учения под руководством младших командующих. За этим Хельмо понаблюдал.